Нечто из Рютте

– Так это… Я управляющему сказал, он приказал мужикам, вон тем, – он указал на двух дворовых мужиков, сидевших в конце стола, и они тут же поднялись и были заметно напуганы.

– Куда дели ведьму? На кладбище?

– Так это… Поп велел на кладбище ее не хоронить.

– И я велел, а где похоронили?

– За околицу повезли.

– Место помните?

Мужики стояли, мялись.

– Ну, что? – настаивал солдат. – Где яму ей копали?

– Так сбежала она, – ответил один мужик.

– Как сбежала? – не поверил Волков.

– Под рогожей в телеге лежала, а как за околицу выехали… Я случайно через плечо глянул…

– Ну?

– Ну, через плечо глянул, а она сидит, на меня бельмо свое таращит.

– Сидит?

– Да, господин.

– И что дальше?

– Сидит и вот так пальцем у меня перед глазами туда-сюда-туда-сюда, – мужик помахал пальцем.

– И что?

– И все. Мы поехали в замок.

– А она? С ней-то что? – не успокаивался Волков.

– Мы не знаем, – понуро сообщил второй мужик. – В телеге ее не было.

– Болваны! А почему не доложили?

– Так это… – мужик пожал плечами, – боязно было.

– Боязно, – передразнил солдат, – дурни.

Волков повернулся к сержанту.

– Двойную стражу к приговоренным, и сам там ночуй, как бы она за сынком своим не пришла.

– Да, господин, – кивнул сержант. – Эй, слышали, что сказал господин коннетабль?

Стражники слышали, кивали, а солдат, морщась от боли, сел на лавку, притянул к себе Агнес и, глядя ей в глаза, тихо спросил:

– А что еще видела?

Девочка, не отворачиваясь, тихо ответила:

– А все остальное – то не про вас, вас не касаемо.

– Я сам буду решать, что касаемо, а что не касаемо.

– Отстаньте, – раздраженно шептала Агнес, – голова у меня болит. Все, что вам нужно знать, так то, что ведьма жива и шар вернуть хочет. Шар она хочет вернуть больше, чем сына, а вас она ненавидит люто.

Солдат не удивлялся почему-то такому непочтительному разговору с ним – так же грубо вела себя и Брунхильда, после того как в шар заглянула.

– И где же она?

– В норе какой-то.

– А где нора?

– Не ведаю. Отстаньте, все я вам сказала, спать хочу.

Солдат достал две мелкие монеты, вложил девочке в руку.

– Можешь здесь в людской ночевать.

– Правда? – Тон девочки изменился. – Спасибо, господин.

Спал он плохо, ломило ногу всю ночь, приходилось ворочаться, чтобы найти положение, в котором она не болит. Дождался утра, а оно выдалось дождливым. Серый свет едва проник в окно, как в дверь постучались, вернее даже поскреблись.

Ни Ёган, ни монах даже не пошевелились. Дрыхли крепко под шум дождя.

– Эй, лентяи, – окликнул их солдат, на всякий случай подтягивая к себе меч поближе, – гляньте, кто там.

Монах поднялся, пошатываясь со сна, пошел и открыл дверь. На пороге стояла Агнес.

– Я к господину, – говорила она. И смотрела на монаха, чуть кося глазами.

Монах ее впустил. Не мог он не впустить, уж больно странным был взгляд девочки. Она словно ждала отказа, готовясь начать борьбу за проход в покои.

– Заголяться, что ли, опять пришла? – спросил Ёган спросонья, глядя на нее.

А она только зыркнула на него, да так, что тот аж сел на своем ложе.

– Ишь ты, – восхитился Ёган, – сама квелая да косая, а смотрит змеей.

Агнес не удостоила его ответа, подошла к кровати, к Волкову и, поклонившись, заговорила:

– Господин, вам постирать ничего не нужно? Могу полы мыть или заштопать чего. Я все могу по хозяйству, могу за огородом ходить, могу за скотом.

Солдат смотрел на нее с интересом.

– Да? И какую плату ты хочешь? – спросил он.

– Да вы небось знаете какую, – заявила девочка.

– Небось – знаю, небось – не знаю. Ты говори, чтобы я не гадал. Что в плату хочешь?

– Буду делать все, что по хозяйству нужно, а за это в шар буду смотреть, когда захочу.

Агнес явно волновалась, она мяла свои натруженные ручки.

Волков хотел было сесть на кровати, да сделал это так неудачно, что в ноге дернулась какая-то жила, словно иглой ткнули. Его лицо перекосилось от боли.

– Не дозволяйте ей, господин, в шар пялиться, – сказал Ёган.

– Почему? – пережидая приступ, спросил Волков.

– Она ж и без шара с придурью, а с ним и вообще умом тронется.

Девочка неожиданно повернулась к нему и сквозь зубы, с шипением и злобой тихо произнесла:

– Замолкни, холоп.

– Вот и я об этом, – подтвердил свои слова Ёган, жестом указывая на нее, – одно слово – припадочная. – И разъяснил: – Дура же!

– Это я дура? – взвизгнула Агнес. – Меня наш поп хвалит, я все псалмы наизусть помню. И до тысячи считать умею! И все жития первых святых помню со дня вечери.

– Неужели все псалмы помнишь? – не поверил монах Ипполит.

– Все сто пятьдесят, – гордо отвечала девочка.

– Монах, спроси у нее что-нибудь, – сказал солдат.

– Читай девяностый, – предложил монах.

– Живый в помощи Вышняго в крове Бога небесного водворится, – затараторила девочка, – речет Господи заступник мой, прибежище мое…

– Ладно, – прервал ее монах чуть растерянно, – читай двенадцатый.

Агнес чуть задумалась, подняла глаза к потолку, вспоминая, и заговорила:

– Доколе, Господи забудешь Ты мя до конца? Доколе отвращаешь лицо Свое от мене? Презри и услышь мя, Господи Боже мой, просвяти очи мои, да не когда усну в смерть, не когда речет враг мой, укрепихся на него…