Собственно сестрица сидела рядом – нервно барабанила пальцами по рулю, пыталась руками изгнать спертый воздух из машины, вздыхала, вспоминая свою красавицу-иномарку, которую пришлось сдать на лом и все деньги отдать стае.
- Одни убытки с тобой, – фыркала она сокрушенно. Конечно, это тебе не продавцам в магазине головы дурить, оборотни на кукольное личико не поведутся.
Я тяжело упала на заднее сиденье и постаралась не дышать. Несмотря на то, что я была рада наконец вернуться в деревню и сама была инициатором поездки, она обещала быть непростой. Бензин, выхлопные газы, пыль, старая подгнившая кожа – все смешалось в гремучий коктейль, который мои легкие принимать отказывались.
- Я все верну.
- Как же, – проворчала Ника, с трудом заводя двигатель.
Чихая и кашляя, мы добрались до деревни за два с половиной часа – мучение для любящей скорость сестрицы и убийство для моего чувствительного носа. Поэтому, когда аккурат напротив кладбища копейка дернулась, особенно громко взревела и окончательно испустила дух, я поскорее вывалилась наружу, дыша полным ртом.
- Все, – сделала вывод Ника, даже не пытаясь открыть капот, из-под которого валил густой дым. – Хана. Погоди, я за Гришкой схожу, он приедет…
- Не надо! – тут же отказалась я. – Оставь… Сами дойдем.
Ну и дошли – уже затемно. Сначала долго сидели на горячем от солнца багажнике: я, закрыв глаза, расслаблялась, впитывая каждой клеточкой тела знакомые места. Пряный, чуть горьковатый от полыни воздух, комариный писк, поднимающийся из оврага туман, запах растопленных печей и мычание возвращавшихся с пастбища коров проникали в меня, вытесняя все, чем я успела пропитаться в городе. Мне казалось кощунственным входить в дом пропитанной чужими запахами. Все эти месяцы Гришка исправно следил за домом: кормил животин, включая кота и куницу, изредка протапливал печь, косил траву во дворе, но мне все равно было боязно возвращаться. Неловко идти по улицам, зная, что участковый с Гришкой постарались рассказать всем и каждому, что я, сбежав от Стаса, умудрилась навернуться в овраг и переломать себе все кости.
Поэтому в деревню мы вошли, только когда солнце начало зачерпывать краем горизонт и все разбрелись по домам.
В доме участкового света не было – что меня расстроило и обрадовало одновременно. Они с Гришкой часто бывали в клинике, а затем и у нас дома, но никогда – порознь. И по большей части Алексей Михайлович молчаливым истуканом застревал на пороге.
Зато мои окна светились уютными желтыми пятнами.
- У тебя что там, кто-то живет? – удивилась Ника. И, видя мое недоумение, подобрала с земли палку: – На всякий случай.
Несмело тронув чуть скрипнувшую калитку, я вошла во двор. Одновременно хлопнула входная дверь, на крыльцо выбежал человек. Уже стемнело, но острый волчий нюх безошибочно подсказал: свои.
- И-и-и-и-и-и!!! – завизжала Машка, спущенной с предохранителя торпедой врезаясь в меня и сжимая в медвежьих объятиях: – А я знала, знала, что ты вернешься!!!
Чувствуя, что еще немного и едва сросшиеся кости снова разойдутся, я забилась, пытаясь освободиться:
- Ма… Маня… Отпусти… Что ты здесь делаешь?
- Как – что? – искренне удивилась девица, хватая меня за руку и утаскивая в дом. Ника, строя рожи, поплелась следом. – Охраняю! А то желающих тут… Много было.
Как выяснилось, узнав о моем отсутствии (с перспективой безвременной кончины), деревенские решили, что добро пропадать не должно и, воспользовавшись отсутствием участкового, попытались растащить мои вещички по закромам. Прежде, чем я начала злиться, Машка, гордо задрав нос, заявила:
- Токмо я им и на порог не дала ступить! Так ухватом приложила…
- Ты хоть никого не убила? – со вздохом спросила я, падая на стул и закрывая глаза. На первый взгляд все было как обычно – те же пучки трав по стенам, дрова у печи, свеча на столе, даже запах был почти как мой – проводя здесь столько времени, девчонка давно перестала восприниматься как нечто чужое.
Все было родное и…
- Не! – отмахнулась Машка, шустрой белкой спускаясь в подпол и выбираясь оттуда с кружкой остро пахнущего хлебом кваса. – Держи! Сама делала…
- Маня… – я растроганно шмыгнула носом и уткнулась в кружку, сдерживая слезы. – Спасибо!
Ника смотрела-смотрела на этот концерт, и выдала:
- Вот теперь я верю, что тебе здесь лучше.
Мы еще долго сидели втроем, попивая свежий квас и выуживая из Машки последние новости. Они сыпались из нее как горох из дырявого мешка, но слишком бессистемно:
- А мы уже церковь почти достроили, отец Пантелеймон рабочих из города привез, потому как венчаться надо в Церкви обязательно. И я согласилась, а чего мне, деньга лишняя что ли? Только Афоня все время злится, что я неловкая, поэтому на меня жалуется, но Гриша сказал, что он с ним беседу проведет, чтобы тот не обижал меня. Он и костюм уже купил, только о чем-то с отцом Пантелеймоном все время шушукается, и меня прогоняет…
- Кто венчается? – с трудом расчленив бесконечный словарный поток на составляющие, я вклинилась, воспользовавшись тем, что Маня набила полный рот домашними сухарями.
- Грифа же!
И молчал, зараза!