НЕЧИСТЬ В ДЕРЕВНЕ-2. ДОМОВОЙ

Вид у нее был при этом до того несчастный, что и камень бы прослезился. Сергей сделал пару эпилептических кивков и потянулся за лопатой.

- Любимый… – девушка чуть улыбнулась – светло, нежно, от чего на душе у исследователя заскребли кошки. Боясь пошевелиться, он наблюдал, как она приближается, обходит его сзади, нежно обвивая холодными, ка лед, руками и едва не скончался от ужаса, когда щеки коснулись влажные губы: – Хочешь, навеки будем вместе? Найди мои серьги! Тело мое не нашли, но мать приданое в гроб положила… Там они. Среди монет золотых и камней драгоценных… Найдешь – будем вместе! Могила моя в центре кладбища, у часовни…

Дальше рассказ обрывался – по версии Сергея оттого, что русалка его усыпила, по моей – оттого, что к коньяку я добавила нужной настойки…

В любом случае, спящего нужно было дотащить до реки – там как раз подростки с горки катались, они его найдут…

Инфернальная девица, пыхтя от натуги, подхватила под мышки весьма упитанного писателя и с хаканьем столкнула его с пологого берега. Спящее тело подкатилось прямиком под ноги скатившимся с горки девчонкам. Грянул хоровой визг.

Я поспешно скрылась в кустах и, едва не убившись о подвернувшуюся под ноги лопату, отправилась домой – смывать белую гуашь, позаимствованную у Ксюшки, вымыть натертые золой волосы и переодеться во что-то более нормальное.

Следующее утро выдалось на редкость щедрым на события.

Во-первых, началось оно с визита Машки. Пока я умывалась, обнаружив на лбу остатки гуаши, девица готовила завтрак, абсолютно освоившись в моем доме, и рассказывала последние сплетни.

- А дядя Сережа правда русалку видел! – с придыханием вещала она. – Едва жив остался! Близняшки Крупицины его нашли ночью, на реке – бледного, совсем языком, говорят, не ворочал… Они его к теть Глаше отвезли на санках, а сами на реку больше – ни ногой! А утром я как услышала – и к нему! А он говорит, скоро, Мань, будем с тобой богаты, как срезы!

- Крезы, – походя поправила я, стараясь не слишком сильно ухмыляться. – Это царь такой, у которого денег много было…

- До революции у всех деньги были – так бабка говорит… – вздохнула Машка. И тут же воспряла духом: – Ну ничего, вот найдем клад и я бабке шубу куплю – не хуже тогдашних…

- Клад тот проклятый, Мань, – осадила я ее. – К нему только мужчина прикасаться должен. Пусть твой дядя Сережа сам за ним идет, а ты лучше дома посиди, с бабкой… Иначе ничего не найдете.

- А откуда вы все знаете, теть Лис? – повисла она у меня на шее, смотря влюбленными глазами. Усмехнувшись, я щелкнула ее по носу:

- Ну ты ж слышала, что про меня говорят… В книгах прочитала специальных… Ведьминских.

- А мне можно? – тут же привязалась девица.

Еле отбилась.

Тем же вечером я, натянув на себя все ту же ночнушку, отправилась вершить правосудие. Лицо в гуаши (правда, проплешинами, потому что баночка оказалась маленькой, не на все хватило) спрятано под капюшоном куртки, подол ночной рубашки подвернут так, чтобы не было видно – не хватало еще привлечь ненужное внимание местных.

Уже подбираясь к кладбищу, я заметила возле часовни свет и ускорила шаг. Сомнительно, конечно, что писатель быстро управится, что неизвестно, как долго он уже копает. Рано или поздно может что-нибудь заподозрить…

На самом деле возле часовни могил не было – все они расходились полукружьем на расстоянии пяти метров, но для такого дела я позаимствовала крест с могилы своей бабки, воткнув его в снег недалеко от задней стены. А что, бабки в могиле все равно не лежало, так что вроде как я ничего не осквернила… Наверное. Впрочем, ладно.

Моим глазам, едва я подобралась ближе, предстала чудесная картина: на месте предполагаемой могилы был разожжен костер, вокруг которого трусил писатель, не то пытаясь согреться, не то исполняя ритуальные танцы. Его тень зигзагами плясала на стене, навевая мысли о первобытной оргии. Этому впечатлению способствовала какая-то невнятная песенка, раздающаяся с его стороны. Сбросив тулуп, я, пользуясь белой ночнушкой, как идеальным камуфляжем, проползла поближе, скрывшись за одним из осыпающихся памятников. Обнаружила, что напевает он нечто вроде «…и вот я собрал свои кокосики, кокосики…» и уже безо всякой жалости самозабвенно взвыла, задрав голову к скрывшейся за тучами луне.

На кладбище воцарилась абсолютная, гнетущая тишина, нарушаемая лишь треском веток в огне. Высунув голову из-за памятника, писателя я не обнаружила, зато в окне часовни мелькнул огонек.

- Боишься, зараза… – прошипела мстительно, уже спокойно вылезая из своего укрытия. Потушила костер, периодически подвывая, чтобы ему не пришло в голову даже нос высунуть наружу, подобрала лом и лопату (себе оставлю!) и отправилась к крыльцу – продолжать спектакль. Жажда мщения во мне победила разумное, доброе и вечное окончательно.

- Сережа… – от количества меда в голосе меня передернуло. Добавив инфернальности, я продолжила, поскребываясь в дверь: – Сереженька… Выйди, любый мой… Не бойся…

Из-за двери раздалось тонкое подвывание. Скрипнула скамья, придвигаемая к двери.