Нечеловек

Ладно, хоть жива. Конечно, до слез обидно потерянных семнадцати лет. Да бог с ними, с этими годами. Пусть будет Пупкин, пусть будут семейные трусы и майка в разводах от пива. Пусть будет все это рутинное дерьмо, зато я жива. Леся подошла к обычно оживленной дороге. Сейчас на ней не было ни одной машины. Леся посмотрела налево. Машины так и не появились, и она пошла.

Когда она услышала визг тормозов и увидела приближающуюся смерть с двумя горящими адским светом фарами, она уже не думала ни о Пупкине в трусах, ни о состарившемся Максе. Она успела подумать: «Как хорошо, что я помылась и надела свежее белье…»

* * *

Максим чувствовал себя не очень хорошо. А точнее, хреново.

«Я должен встать и закончить начатое. Один день – одна мышка. Сегодня Геннадий Обухов. Счастливчик! Не всем предоставляется возможность умереть не стариком, измученным простатитом и запорами. Он умрет молодым, плохо разбирающимся в расположении печени и почек в собственном организме. Везунчик!»

Несмотря на никудышное состояние, Макс буквально парил по квартире. Вендетта подходила к концу. Мордожопую скотину Владлена Марковича и любимую супругу Макс оставил напоследок.

Раздался телефонный звонок. Мелодия из «Бумера». Это его мобильный! Когда Максим приехал из Москвы, он бросил его в один из ящиков под телевизором. Аккумулятор сел, а зарядку он так и не нашел. Теперь он звонил! Мелодия «Никого не жалко» стояла на Олеге. Макс медленно подошел к тумбочке.

«Никого не жалко, никого. Ни тебя, ни меня, ни его», – напевал под музыку Максим-плохой.

– Заткнись, – зашипел Макс сам на себя.

Он присел и достал телефон. Трясущейся рукой нажал на зеленую трубку. Прохрипел:

– Да…

– Макс, прости Анжелу. – Голос Олега раздавался будто из колодца. – Я тебя очень прошу, не трогай Анжелу. Перестань ненавидеть людей.

– Я всех прощу! Всех! – заорал Макс и бросил телефон о стену.

«Никого не жалко, никого. Ни тебя, ни меня, ни его», – продолжил, уже без музыки, напевать Максим-плохой. И никто его не остановил.

* * *

Макс бесцельно бродил по квартире, напевая вслух песню, так четко определяющую его состояние. Он никого не жалел. Даже себя. В особенности себя!

Телефонный звонок. Слава богу, он раздался из коридора и ничего общего с полифоническими мелодиями не имел. Максим вздохнул и поднял трубку.

– Как ты? – услышал он голос Егора.

– Точно так же, как и выгляжу.

– Херово. Бог ты мой, вчера это… Леську какой-то придурок сшиб.

– Я ее не убивал, – прошептал Бабурин.

– Бог ты мой, это в квартале от тебя случилось. Может, она к тебе шла?

– Я ее не убивал, – повторил Максим.

– Бог ты мой… – В трубке раздался треск.

– Перестань ненавидеть людей, – пробился через треск голос Олега Давыдова.

– Я ее не убивал! – заорал Максим.

– Бог ты мой, я же об этом и говорю. – Голос Егора показался Максу таким родным, теплым. – Твои беспочвенные обвинения самого себя в смерти людей – это противоестественно. Бог ты мой, эдак ты завтра скажешь, что и в смерти Вовки Ульянова виноват тоже ты. Я тут созвонился с корешами и раздобыл адресок одного очень приличного докторишки. Бог ты мой, да он из тебя человека сделает!

– А какой твой интерес? – немного успокоившись, спросил Максим.

– Бог ты мой, я все еще надеюсь, что ты останешься моим зятем. И мне больно смотреть, как загибается дорогой мне человек.

– Да ну?! А если начистоту? – В то, что говорил Егор, верилось с трудом.

– Бог ты мой, в конце концов, я все еще рассчитываю получить назад три косаря.

Вот это больше походило на правду.

– Ладно, как, ты говоришь, зовут этого доктора?

– Вайсман Герман Палыч. Бог ты мой, он ас в своем деле.

Записав адрес чудо-лекаря, Максим спросил:

– Ты книгу прочитал?

– Да, дочитываю. Бог ты мой, такая ерундистика. Если б так оно было, как здесь написано, то полчеловечества вымерло бы от проклятий, а другая половина – от Отдачи. Тоже мне возвратный механизм! Бог ты мой, да те, кто постоянно проклинают других, они ж живут дольше всех. А добрые, никому зла не сделавшие, едва до пятидесяти дотягивают. Иисус разве не пример тому?

– В этом наказание их, – сказал Макс и еще раз подумал о Генке Обухове. Счастливчик.

– Чье наказание? – не понял Егор.

– Злых. Они живут долго и мучаются так же долго.

– Бог ты мой, сходи к Вайсману, а? Максик, мы тебя теряем.

– Ладно, схожу. Книгу дочитаешь – принеси. Я хочу просмотреть ее еще раз.

– Бог ты мой, конечно. Завтра… Я Стаса попрошу, он и завезет.

Они попрощались. Максим положил трубку – и так и остался сидеть на тумбочке в прихожей. Никого не жалко, никого. Егор боялся его, и это было очевидно. Он прочел книгу и все понял. Теперь Макс точно остался один. Как мухомор. Никому не нужный червивый мухомор. Максим чувствовал, что осталось ему недолго. Но он молился (Макс не знал, кому молиться – Бог наверняка отвернулся от него), чтобы ему хватило сил наказать этих тварей, из-за своей ничтожной выгоды не замечающих боль и страдание людей.

«К черту бога! Теперь я сам себе бог! И плевать я хотел на боль и страдания людей!»

Максим встал. Надел плащ и обулся.

«Ну что, счастливчик Обухов, я иду к тебе».