Нечего прощать [СИ]

— Они просто психи, — сказал Антон, — взять в доме малютке девочку и так пытаться искалечить ее жизнь.

— Как им вообще ее посмели дать удочерить?

— А как в этом мире поступают? Взятку дали — и вперед.

— Невыносимо.

Они подошли к подъезду:

— Ты рад, — спросил Андрей, — что Соня вернулась к твоему брату?

— Я скорее рад, — ответил Антон, — что сегодня ночью я снова смогу отдаться вихрю страсти, который подхватывает меня, когда я оказываюсь в твоих объятьях, мое Солнышко.

Вошли в подъезд, вызвали лифт и как только двери закрылись примкнули друг к другу и слились в поцелуе, в котором была вся их любовь. Все то чувство, что они испытывали друг к другу — эта прекрасная любовь. И смотрели глаза в глаза и любили, любили, любили. Все это было в их объятьях и этом замечательном поцелуе…

Между тем, главный пострадавший от побоев Тимофея продолжал лежать в своей постели, уже в своем любимом халатике. Боль потихоньку отпустила его. Катя сидела в одном углу комнаты и разгадывала судоку. Зина — в другом, читала журнал:

— Как случилось так, что вы упустили Соню?

Катя и Зина переглянулись. Зина признается сама или Кате ее закладывать?

— Моя дочка постаралась, — призналась Зина.

— Боже, ее то ты сюда зачем притащила?

— Она напросилась, сказала что поможет, они же с Соней подруги.

— В итоге, — констатировала Катя, — она и доказала свою преданность скорее Соне, чем собственной матери. Ты хорошо ее воспитала.

Зина приняла этот удар и промолчала.

— Я вот вам что скажу, — произнес Виктор, — завтра мы выходим на тропу войны. Гордеевы горько пожалеют о том, что они сделали. Это я вам обещаю. Завтра будет наша очередь праздновать победу.

Зина с Катей несколько нервно переглянулись.

Все, пока что, закончилось хорошо.

17. МОЙ ПОСЛЕДНИЙ ТАНЕЦ

Мой последний танец я танцую для себя

И я сделал эту жизнь для себя стильной

Шампанское в хрустале, жемчуг,

Бриллианты на обед, любовь на десерт

Если сегодня я влюблюсь — завтра это будет в газетах

А джакузи смоет с моего тела горечь.

Current music — Paul Oscar‑Minn hinsti dans

Хай, Сьело!

Как ты там, не устал еще балансировать над пропастью, изображать из себя заботливого и любящего сыночка, и форменного подонка, чтобы насытить своего папочку этой радостью, что он благополучно слепил по своему образу и подобия такой же кусок говна?

Задумался? Я знаю, что задумался, это неудивительно в таких погодных условиях. А музыка продолжает играть, серии накручиваются, когда чей выход не совсем понятно, но все происходит по законам шоу, мы обязаны их соблюдать.

Смешно? Мне совсем смешно, я смотрю на эти проблемы и от них хочется хохотать в голос и биться в истерике. Вперед — плачь и кричи — я не собираюсь поддаваться этому примеру. А знаешь почему? Я просто сильнее и злее, все, хватит играться в слабого и несчастного. Ведь ты же понимаешь, что чем хладнокровнее, тем страшнее. Месть — блюдо, которое подают холодным. Разве нет? Наверное нет. Скажешь неопытный, не знаешь. Шут с тобой — неопытный, тебя, бедную малютку одиннадцать месяцев, да какие там одиннадцать, почти два года тебя глупую бедняжку очаровывал злобный и нехороший гад, который вдруг оказался не очаровательным. А ты конечно у нас не виноват ни капельки. Хотя да. Ты не виноват, потому что я люблю тебя. В глазах других ты виноват не меньше моего и прекрасно это понимаешь. Более чем. И потому тебе сейчас так больно читать эти строки.

Люблю тебя, моя радость,