Небывальщина

Потомъ вы съ нимъ разговоритесь; онъ вамъ будетъ благодаренъ, если вы примете, или хоть покажете участіе въ его гор, о которомъ русскій человкъ любитъ потолковать со всякимъ; а если вы ему покажетесь и его изба будетъ по пути, — зазоветъ васъ въ себ обдать или ночевать. Впрочемъ, это было сперва, еще до 19 февраля, теперь не то. Въ былыя времена поймаешь бродягу, поведешь въ начальству, самаго затаскаютъ по судамъ, станутъ спрашивать: какъ поймалъ, гд поймалъ, да и сдлаютъ причастнымъ въ длу, не радъ будешь, что и поймалъ недобраго человка; а теперь начальство — мировой посредникъ, а мировой посредникъ свой человкъ: приведешь въ нему или хоть къ сельскому старост — теб ничего не будетъ: сдалъ на руки — тебя сейчасъ же и отпустятъ. А потому встрча съ простымъ мужикомъ, кому бы то ни было, какъ бы кто ни былъ извстенъ за нехорошаго человка, ни для кого не опасна, тогда какъ въ старые годы, встртиться въ деревенской глуши съ начальствующимъ лицомъ иногда значило попасться въ бду, а чмъ ниже было начальство, тмъ было хуже. Напримръ, у меня была встрча съ сотскимъ… Но я долженъ сказать нсколько словъ о тогдашнемъ моемъ путешествіи.

Я тогда былъ еще студентомъ московскаго университета. Въ одинъ прекрасный день купилъ рублей на десять разнаго товара, уложилъ въ коробку и отправился въ путь; и съ этой коробкой, — коробейникомъ пришелъ въ одно большое село, одной изъ неблизкихъ отъ Москвы губерній. Въ этомъ сел я и положилъ имть свою главную квартиру. Познакомившись съ сыномъ моего хозяина, парнемъ лтъ 20-ти, мы съ нимъ не разставались недли дв. Пообдавши съ нимъ часу въ 9-мъ поутру, мы съ нимъ отправились торговать по сосднимъ деревнямъ, и, надо правду сказать, псенъ собрали иного, денегъ же наторговали одинъ двугривенный, потому что мой товаръ былъ безцнный. Такъ напримръ, какъ вы опредлите цну этому товару: 3 пары серегъ стоили мн дв копйки ассигнаціями, по тогдашнему — грошъ; сколько я долженъ былъ брать за одну пару? Поэтому я за свой товаръ разсчитывался пснями, и одной только неотвязчивой попадь за двугривенный продалъ платовъ; и по сю пору не знаю, дорого или дешево отдалъ этотъ платокъ.

Поторговавши такимъ образомъ часовъ до четырехъ, мы возвращались домой, гд уже собрался веселый народъ: парни, двки, старики, старухи… всхъ возрастовъ людъ, кто только желалъ выпить, сколько кому хотлось; вс ждали, вроятно, съ большимъ нетерпніемъ моего возвращенія, чтобы веселить и веселиться…

Повадился ко мн, на мою главную квартиру, какой-то сотскій; правда, сидлъ онъ у меня не долго: придетъ, выпьетъ и уйдетъ. Но при этомъ благоразуміи онъ оказывалъ мн страшную непріятность: люди, желающіе выпить — народъ веселый, а этотъ народъ веселый податей платить, разумется, не совсмъ былъ охотникъ.

Придетъ бывало этотъ господинъ, вс веселы, вс радостны… а придетъ это начальство — всмъ неловко, вс видятъ себя не такъ, какъ они должны себя про себя понимать, и какъ они должны себя держать передъ начальствомъ.

— Не ходи ты, братъ, когда у меня поютъ и пляшутъ, говорилъ я не разъ, — а приходи одинъ на одинъ, я теб сколько хочешь водки дамъ. Вдь ты видишь — ты мн мшаешь…

— Хорошо, хорошо! обыкновенно говаривалъ онъ мн; а между тмъ прилаживалъ во мн всякій разъ на вечеръ, когда были у меня гости веселые, не забывая въ тоже время приходить ко мн и поутру.

Сижу я разъ въ изб за столомъ. Избранный на ту пору мой пріятель сидлъ съ правой руки и распоряжался штофомъ, стоявшимъ на стол, а псни пвшій — съ лвой, и, какъ теперь помню, лвый мой сосдъ плъ:

А и я то, православный царь,

Не хочу мужиками ругатися,

А татарамъ потшатися!

Не добро татарамъ тшиться

Надъ русскими православными,

А тшиться ли не тшиться —

Мужику ли надъ татарами.

Едва усплъ кончить псню мой сосдъ, вошелъ сотскій… Вс замолчали…

— Здравствуй! обратился ко мн сотскій, взявшись за штофъ, стоявшій на стол. — Здравствуй, братъ!

— Здорово! отвчалъ я съ большимъ и очень съ большимъ не удовольствіемъ: на ту пору этотъ сотскій былъ до крайности лишнимъ.

Сотскій сталъ наливать изъ штофа въ стаканъ водку, потихоньку, не торопясь.

— Зачмъ пьешь водку? спросилъ я не совсмъ любезно сотскаго.

— А вотъ, Иванычъ, водочки хочу пить, отвчалъ тотъ, нсколько смшавшись.

— А водка-то твоя?

— Молчи, человкъ любезный! заговорилъ еще больше смшавшись сотскій.

— Молчать можно, а ты водки все таки не трогай; водка не твоя, да тебя никто и не подчивалъ.

Представьте себ положеніе этого господина; онъ — сотскій — все таки начальство, хоть малое, а какъ ни разсуждай, все начальство, и это начальство опозорено передъ подначальственними людьми, самыми гуляками, за которыми накопилось пропасть недоимокъ, и которыхъ это начальство каждое утро за эти недоимки драло за вихоръ.

Начальство обидлось.

— Такъ водки не даешь? спросилъ сотскій; — водки твоей и попробовать нельзя?

— И пробовать нельзя. Я теб сколько разъ говорилъ: приходи по-утрамъ и пей сколько хочешь, а только по вечерамъ не мшай.

— Ну, ладно! заговорилъ пріосанясь сотскій. — А за какимъ такимъ дломъ, парень, ты здсь шатаешься?

— Да вдь ты знаешь, что я торгую?