Небываемое бывает

Этот отеческий поступок двадцатилетних юношей невыразимо прекрасен. Во времена Александра Невского семьсот всадников (около нынешнего батальона солдат) считались большой княжеской дружиной. А тут много тысяч обстрелянных юношей. Становится стыдно за все плохие слова об армии, за те статьи и передачи, где не смогли увидеть света, который всегда хранил в себе офицерский корпус. К перевалу Саланг «афганскую» рать повели уже эти «невольники чести». Присутствие «октябрьских добровольцев» подняло нравственную шкалу всей армии, которой может гордиться страна. Теперь уже общество должно стремиться стать вровень с армией, ибо такую победоносную армию не видело даже наше государство за тысячу лет кровавого противостояния. Это не солдаты Альпийского похода Суворова, которые служили по 25 лет и были отборными профессионалами с единой верой. Это и не солдаты Жукова после поверженного Берлина. Тогда воевала вся страна, а на миру, говорят, и смерть красна. Такой тяжелой доли не выпадало нашему войску. И вдруг перед лицом почти равнодушного тыла, который заходится в наркотическом сладострастии от разоблачений, тыла, занятого импортом и дефицитом, «русские мальчики» вновь вернули нам «свет русского товарищества», о котором пророчествовал Тарас Бульба вопреки «мышиной натуре» (его же слова) модных поэтов, баловней застоя, которые впервые в нашей истории были не с действующей армией, а срывали хлопки за океаном.

Эти тысячи добровольцев, заслонивших «други своя», поставили всех «афганцев» в рамки старинной отечественной традиции, ибо в нашей истории после «кавказцев» Ермолова будут «болгары» Скобелева, потом «туркестанцы», а теперь в этот ряд воинов, сражавшихся всегда на рубежах нашего Отечества, вошли «афганцы».

Только политические пошляки могут сравнивать Афганистан с Вьетнамом. Даже наши злейшие враги в конце концов признавали прогрессивными действия России на своих южных рубежах, тысячу лет бывших источниками нашествий для нее. Вовсе не случайно именно по этим рубежам выросли казачьи линии, а сейчас расположены основные военные округа. Эти тысячи солдат, отказавшиеся демобилизоваться, и есть носители культуры, выше которой не знает пока земля. Так армия и культура слились на наших глазах, дав всем нам надежду на преображение.

Ни одна страна не дала бы забыть имен добровольцев Октября. Они были бы сведены в отдельное почетное соединение резервистов и заслужили бы чести пройти по Красной площади, как того требует отечественная традиция. Этой же награды заслуживают все офицеры-«афганцы», судьбой и присягой не помышлявшие о демобилизации, те, кто под пулями берег наших мальчиков, кто хранил традиции и сделал возможным поступок «октябрьских добровольцев».

По старым неписаным нормам воюющая страна дает всему миру как бы отчет и проходит экзамен, как она жила до первых выстрелов. Не скрывая ни одного недостатка, промаха и потери, мы можем высказать, что давно знают недруги: такой армии нет ни у кого. Во всех штабах мира знают, хоть и не трубят об этом, что сила армии при прочих равных условиях зависит от того, сколько идеализма в офицерском корпусе. Эта категория для многих наших печатных органов, увы, уже непостижима, и потому они заслуживают жалости. Присутствие наемников в армии, составленной из «профи», — вернейший признак необратимого распада и нечто противоположное идеализму и подвижничеству и, стало быть, подлинной культуре.

Когда Гоголь пророчествовал о явлении на Руси мужчин пушкииского светоносного типа, он имел в виду верных родине «свободных консерваторов», ибо за ними будущее, а не за леваками в импорте, которые перемигиваются с нездоровой частью Запада, мечтающей о «разгосударствлении» наших тысячелетних устоев. Сегодня, несмотря на социальную незащищенность, на тяготы жизни, переезды, к пушкинскому идеализму из всех категорий граждан ближе всех те, кто носит форму, те, кому «за державу обидно», — это прежде всего наш офицерский корпус, гарант мирной созидательной перестройки, которую ведет партия.

На протяжении всех этих записок Пушкин был нашим спутником, учителем и мерой, тот Пушкин, который начал с разрушительной западной вольтерьянской заразы, а кончил глубоким принятием всех родных основ православной культуры и погиб, защищая эти устои. Потому сегодня он наш эталон. Автор в этой связи относит и себя к разряду «свободных консерваторов» и гордится причастностью к этой пушкинской политической традиции. Пушкинский дух должен быть вновь, как при жизни поэта, прийти в офицерские общества и в офицерские семьи. Какой род войск первым создаст общество офицеров, тот первым возложит венок к памятнику Пушкину в Москве.

Будущее за «свободными консерваторами». И пусть каждый род войск в память о национальном гении создаст свой войсковой лицей, помимо суворовских училищ, которые должны иметь при себе все высшие военные училища. Ибо горе народу, который забывает, что в России де было и нет звания выше офицерского.