Небо в кармане 2!

Так, внимание к себе я привлёк, теперь уж точно никто обо мне не забудет. Пора уходить! Правый крен, разворот на девяносто со снижением и выходом точно в точку начала выравнивания, обороты на малый газ, плавный подход к земле, добор и…

Сел прямо напротив центральной трибуны. Ложа там эта самая, вот как раз напротив этой ложи и постарался остановиться. Мудрить и бороться со сносом на посадке не стал, просто сразу посадочный курс подкорректировал с учётом ветра. Почему бы и нет? Площадка во всех направлениях просто огромная, садись-взлетай в любом направлении. Это не на дорогу моститься!

Ну и обязательно нужно учитывать пробег по земле. А то ещё не рассчитаешь и въедешь в ограждение перед трибунами, вот позору-то будет…

Пробег своего самолёта я уже знаю, притёр самолёт на три точки, прокатился немного по прямой, пока скорость не начала падать, а на грунте она очень быстро падает, да и потихоньку стал с помощью руля направления поворачивать вдоль главной трибуны. Расчёт как всегда выполнил на «отлично» — мало того, что сел как раз напротив центральной ложи, потому что чуть наискосок заходил, так ещё и накатывался прямо на неё. И уже в самом конце пробега чуть вправо довернул, и тихонечко прокатился параллельно низенькому ограждению. Левое крыло своей законцовкой метров пять до него не доставало. А ещё за ограждением полицейское оцепление находилось, господа в белых кителях оловянными столбиками замерли. Топливо перекрыл, зажигание выключил, пробежал по инерции метров двадцать, двадцать пять и остановился в полной тишине.

Паньшин за время нашего совместного с ним перелёта уже и опыта набрался, потому сразу сообразил, что делать нужно. Я ещё сказать ничего не успел, как он уже из кабины выскочил, колодки выхватил из-за спинки сиденья и одну сразу под правое колесо воткнул. Ногой ещё для надёжности пристукнул, чтобы колодка поплотнее прижалась к резине и зубьями вошла в укатанный грунт.

Через открытую дверку сначала на меня посмотрел, потом оглянулся на трибуны:

— Чего это они все замолчали? Что-то случилось?

Плечами в ответ пожал — откуда я знаю? Но дверку свою тут же открыл как можно шире, до ограничителей. Ремни отстегнул, нарочито демонстративно, чтобы все видели, чтобы в глаза бросилось, чтобы точно запомнили, что я делаю.

На руках приподнял тело над сиденьем, качнулся и сильным рывком выскочил из кабины под многочисленные вспышки фотокамер. Сапоги громко топнули об укатанный твёрдый грунт, я вытянулся, встал по стойке смирно лицом к императорской ложе, каблуками щёлкнул, улыбнулся лихой бесшабашной улыбкой бывалого авиатора, поймал внимательный взгляд ЕИВ и отдал ему честь.

Представляю, как я эффектно со стороны выглядел. Я же в новом шлеме был, в перчатках-крагах по локоть, и в комбинезоне от лучших лужских кутюрье. И это не шутка, у них же не только офицеры местного полигона обшиваются, но и многочисленные гости из-за границы. Когда на полигоне свою собственную форму ухайдакают. Это я точно знаю. Именно этот факт как решающий и привёл мне Александр Фёдорович, — когда портные мерки с меня снимали…

Публика тут же загомонила довольно, зашумела, словно плотину прорвало, со своих мест повскакивала. Другое дело! А то такая тишина здорово напрягает. В воздух цветочные букетики взлетели. Налетевшим порывом ветра отдельные цветки чуть ли не до самого самолёта докинуло. Вороньё испугалось, всколыхнулось, с верхушек деревьев сорвалось, загомонило, завозмущалось недовольно. Ещё бы не скандалить пернатому племени— пришёл конец их господству в воздухе…

Несколько экзальтированных дамочек к ограждению пробились, разорвали плотное полицейское оцепление. Завизжали что-то восторженно-неразборчивое, руками замахали, обвязанные разноцветными лентами цветы в мою сторону бросили. Вроде бы и по ветру бросали, а и в этот раз ни один цветок до меня не долетел. Обидно. Один единственный раз представилась возможность по цветам походить, и на тебе! Не получилось…

Полицейские спохватились, сомкнулись, оттеснили дамочек. Музыканты опомнились, что-то бравурное заиграли, какой-то встречный марш. Нужно будет подсказать им пару подходящих мелодий, кстати.

А к нам со всех ног какие-то люди в цивильном направляются. Небольшая такая группа, человек двадцать-тридцать. И не через ограду, а через специально оставленный для них проход.

— Это кто?

— Организаторы и устроители, — просвещает меня тут же Паньшин. И быстрым шагом, почти оббегает самолёт с носа, втыкает вторую колодку под левое колесо. Выпрямляется и встаёт рядом со мной, принимает важный и гордый вид. — Редакторы и спонсоры перелёта.

Ну, если спонсоры и редакторы газет, то да, таких нужных людей буду с почтением встречать. Стоим, ждём у самолёта. Глянул на них ещё раз и тут же взгляд свой на ложу перевёл. Глаз с ЕИВ не свожу, отмечаю, как офицеры разозлились за такие мои художества, собрались вниз спускаться, меня на место ставить, да император им этого не позволил. Улыбнулся мне в ответ и одним движением руки отправил всех по своим местам.