Небо цвета крови

Он еще и морские течения заранее изучил… Вы хотели поучиться методам работы, Викентий Ильич? Учитесь. Только пойдет ли наука впрок, большой вопрос. На сторонний взгляд, Несвицкий решил задачку без труда, легко и изящно. Но Звягинцев-то пару минут назад понятия не имел, даже как к ней подступиться…

Несвицкий тут же внес окончательную сумятицу в мысли своего адъютанта, добавив:

– Однако, Николай Оттович, я не утверждал, что здесь побывали бугерские герильясы.

Тут в разговор вклинился Долинский, до того молчавший, но слушавший крайне внимательно.

– Господа, у меня есть к вам предложение: отошлите адъютантов и продолжим разговор в кают-компании. Дело в том, что я все-таки сделал на борту неожиданную, но оттого вдвойне приятную находку. В капитанской каюте – в бывшей моей каюте – уцелел тайник, а в нем две бутылки благороднейшей жидкости, появившейся на свет на моей тезке, на Владиславе, причем задолго до того, как рескрипт о виноделии ограничил градусность производимых напитков. А еще коробка сигар, уже тогда запрещенных к производству.

Звягинцев, неплохо изучивший шефа, понял: сейчас последует словесная порка бастарда-авантюриста. Исполненная с ледяной вежливостью, в учтивых выражениях, но все же порка. Да и барона, судя по его лицу, совершенно не привлекла перспектива завершить день пьянкой в обществе Долинского.

Тот словно и не заметил неприязненного отношения собеседников к прозвучавшему предложению. И продолжал с энтузиазмом:

– После такого зрелища, – последовал кивок в сторону рубки, – всенепременно следует пропустить по бокалу крепкого… Это, знаете ли, la premiére régle de la vivisector[3].

Несвицкий посмотрел на фон Корфа, тот едва заметно кивнул и уточнил:

– Старовладиславский коньяк?

– Именно так. И сигары со Славоросы.

– Заманчиво, черт возьми…

Вслед за тем барон подозвал своего адъютанта, осмотром рубки не занимавшегося, маячившего в отдалении. Подозвал и тут же отослал с поручением.

Звягинцев тоже получил неотложное и важное задание, явно придуманное его превосходительством только что, экспромтом, – и понял, что ничего не понимает.

2

Стол во флигеле был уставлен бутылями и бутылками, а также банками, – стеклянными, жестяными и пластиковыми.

Бутыли и бутылки оказались пусты, все до единой. В некоторых банках оставалась еще закуска: тушенка (имперская, произведенная «Востробрюховым и компаньонами»), рыба в томате (снова имперская, произведенная «Кукиным и сыновьями»), консервированный релакус (произведенный родимым «Главплодовощпромом» в гордом одиночестве, без помощи сыновей и компаньонов). Тушенки осталось мало, и банки из-под нее использовались в качестве пепельниц, рыбная тара тоже изрядно опустела, зато релакуса хватило бы еще на пару пьянок…

Воздух полнился терпким табачным духом, и примешивался к нему запах «зеленухи» – по полу была разлита лужа этого далеко не благородного напитка, медленно высыхавшая.

Зарев понял, что вчера состоялось очередное комсомольское собрание. А после него – очередное собеседование с кандидаткой в подпольщицы.

Собеседование, впрочем, продолжалось до сих пор, перейдя из активной фазы в пассивную, – на диванчике, плотно прижавшись, спали двое: комсорг Левор Кутин и девица, Зареву не знакомая. Второй диванчик пустовал, – прочих комсомольцев Левор, как обычно, выставил по завершении сходки.

У самого Зарева сна не было ни в одном глазу, хотя на ногах он провел большую часть ночи и все утро. Но он не сумел за минувшие месяцы акклиматизироваться, перестроиться на коротенькие умзальские дни и ночи. Так и жил по распорядку Груманта, неторопливо вращавшегося вокруг своей оси: полные местные сутки бодрствовал, и даже дольше при необходимости, затем долго отсыпался.

Он сдернул с комсорга и его пассии простыню, парочка не проснулась.

Зарев внимательно рассматривал девицу, – грудь, плечи, бедра… Пытался найти синяки и не обнаружил ни одного. Все здесь произошло по обоюдному согласию…

Ни малейшего возбуждения в ходе осмотра он не почувствовал. Зарева вообще не возбуждали ни девушки, ни более зрелые женщины, ни мальчики, ни мужчины, ни животные, ни уцелевшие от сожжения имперские фривольные журнальчики…

Причиной асексуальности была отнюдь не импотенция. Просто время еще не пришло… Такой уж организм у груманчан – функция воспроизводства очень долго остается в латентном состоянии, зато включается затем резко, взрывообразно. Причем женщины на Груманте, в отличие от всех прочих планет, созревают еще позже мужчин. Потому что подростковая беременность и при нормальной-то гравитации для здоровья не слишком полезна, а при почти двух «же» выжить шансов нет, – ни у слишком юной матери, ни у ее младенца.

Так что на обнаженную парочку Зарев смотрел с платонической мыслью: а не убить ли ему после разговора обоих? Заслужили… Левор постукивает не то жандармам, не то контрразведчикам. А его подружка… Подружка ночью подмахивала стукачу, пока ребята – ее сверстники – дрались и погибали в Морозовке.

«Куда-то тебя не туда занесло, товарищ Зарев…» – самокритично подумал он о себе в третьем лице.