Небо цвета крови

Несвицкий улыбнулся. Оба понимали: слово «немедленно» может означать весьма разные промежутки времени. Особенно на флагманском корабле флота, где собрались в изрядном количестве начальники всех рангов. Немедленно после того, как некоторые из означенных начальников полюбопытствуют: что же за информация поступила на имя «стального пса»?

Чтобы попасть в рубку дальней связи, пришлось не только предъявить часовым узенькие ферропластиковые полоски пропусков, но и дождаться, пока вмонтированный над дверью сканер не удостоверится: желающие проникнуть внутрь именно те, за кого себя выдают. Полковник знал, что сейчас проверяется не единственно внешность, до рисунка сетчатки глаза включительно, – мозговые ритмы тоже сравниваются с эталонными записями. Разумная предосторожность: если облеченный доверием человек вдруг станет неадекватен – по субъективных причинам, или же вследствие чужого и враждебного влияния – люк перед ним попросту не откроется.

Перед ними открылся…

На дежурстве находились трое радистов. Вернее, трое операторов дальней псионной связи, называемых радистами исключительно по давней-давней привычке, зародившейся еще до Исхода. Все трое в цивильном, хотя покрой костюмов и напоминал несколько флотскую форму. Во время войны потребность в связи возрастает многократно, во флот и в армию в качестве вольнонаемных привлечены многие связисты из других ведомств.

– Добрый день, господа, – поздоровался полковник с радистами на штатский манер.

Отдавать честь, естественно, тоже не стал, – пожал каждому руку. Несвицкий до сих пор бывал здесь четырежды, и всякий раз повторял эту процедуру. Но лишь сегодня крохотный, телесного цвета предмет отлип от ладони жандарма и тут же прилип к ладони одного из операторов, высокого лысеющего блондина.

Никто ничего не заметил: ни фон Корф, ни остальные радисты, ни многочисленные замаскированные камеры, наверняка с разных ракурсов наблюдающие за этой сценой.

Затем полковник вполне открыто передал мемокристалл с рутинным ежедневным рапортом, адресованным светлейшему князю Горчакову; поинтересовался входящей корреспонденцией на свое имя, – оказалось, что таковой за последние шесть часов не поступало, ни служебной, ни личной. Распрощались, вышли… Всё как всегда.

Дальнейшее предугадать нетрудно. Рапорт Несвицкого, конечно же, отправят, но предварительно скопируют. Дешифровальщики флота, без сомнения, успели расколоть личный шифр полковника, не такой уж и сложный. Однако поломают голову какое-то время: не заложен ли некий тайный смысл в невинных на вид фразах. Едва ли до чего-то докопаются… Несвицкий, по крайней мере, никакого тайного смысла не закладывал.

А кристалл, замаскированный в капсуле телесного цвета и незаметно перекочевавший с ладони на ладонь… Его ждет иная судьба. Вернее, не его, но записанную на нем информацию. Она покинет «Святую Ольгу», замаскированная под побочный сигнал, под помеху, – слабую, едва слышную, отсекаемую пси-фильтрами. Однако настроенный особым образом фильтр вычленит из общего спектра сигнала именно эту помеху, усилит и отправит в декодер…

И стоят те фильтр с декодером отнюдь не в штаб-квартире светлейшего князя Горчакова.

…Потом они с бароном покинули рубку дальней связи (контроль на выходе оказался не менее тщательный, чем на входе), вышли в коридор, вскоре свернули в другой – в длинный и прямой как стрела, не перекрытый люками и ведущий прямиком к каютам жилого сектора; издалека навстречу по коридору шел человек, шел смешной, несколько подпрыгивающей, «птичьей» походкой, точь-в-точь как ходил три дня назад Несвицкий, и полковник успел подумать: «Тоже вновь прибывший?», – и больше не успел ничего: фон Корф застыл как вкопанный, на лице появилось выражение крайнего недоумения, рука флотского контрразведчика после секундной паузы метнулась к кобуре; жандарм тоже дернулся было за пистолетом – автоматически, на рефлексах, позабыв, что оружие на джамп-базе носят лишь контрразведчики и заступающие в караул гвардионцы и десантники; человек уже несся к полковнику и барону длинными прыжками, странно гримасничая – словно отдельные части его лица старались разбежаться в разные стороны и лишь натянувшаяся кожа до поры удерживала их вместе.

Потом загрохотал пистолет барона, выставленный на непрерывный автоматический огонь, первая же пуля ударила бегущего человека в грудь, и действие ее оказалось небывалым и чудовищным, – человек попросту… взорвался! Яркая вспышка ослепила глаза, и ничтожную долю мгновения спустя страшный удар обрушился на Несвицкого и вышвырнул куда-то далеко-далеко, в черную бездонную пустоту…

Потом не было ничего. Возможно, очень долго не было ничего – долгие века, томительные эпохи, потому что времени не было тоже.

* * *

Потом тьма наполнилась звуками, искаженными и громкими; потом появились видения, яркие и непонятные, – но некто, отнюдь не ощущавший себя полковником Отдельного корпуса жандармов, не старался понять, что он видит и слышит, или ему кажется, что видит и слышит. Некто пытался решить один главный вопрос: жив он или мертв?..

* * *