Небо тебе поможет

— Нет. Кровать не слишком низкая.

Я проверила, чтобы спальня была уютной. Ванная комната? Как новая. Чистые белоснежные полотенца, подвешенные на крючки. Все вымыто и разложено по полочкам. Положить коврик перед кроватью? Нет, она может поскользнуться. Никакого коврика перед кроватью. Ночник? Работает. А Тьяго будет спать у Стефана, местного парикмахера.

— Что ты собираешься делать со своим псом? Ты ведь понимаешь, что он может запрыгнуть на нее? — спросила одна из моих тетушек.

Значит, никаких собак на выходные.

Реститута Дифолко приедет на скоростном поезде TGV, чтобы увидеть свою внучку. Меня! Я была невероятно горда. С тех пор, как я живу в Париже, мои дедушка и бабушка еще ни разу не приезжали ко мне. Сердце екнуло. Мой дедушка ведь никогда не видел эту квартиру. Слишком рано покинул нас.

Я заканчивала прокручивать в голове всю последовательность событий, когда зазвонил телефон. Я знала. Моего дедушки больше нет. Мой дедуля умер.

Вспоминаю свое детство рядом с ним. Его хриплый голос. Его итальянский, так и не исчезнувший, акцент. Истории, которые он мне рассказывал. Небылицы. Ни одной реальной истории. Мы часами рисовали. У него не было цветных карандашей. Никаких фломастеров. Он доставал все шариковые ручки, какие у него были: черная, зеленая, красная. Бумагу он брал у себя на заводе.

— Это твой завод? — я столько раз задавала ему этот вопрос! Я была в восхищении. Мой дед был владельцем завода по производству бумаги. Он руководил людьми, работавшими на него.

— Надеюсь, ты хорошо обходишься со своими работниками?

Я его предостерегала: иначе бы не любила его. Злой дед никуда не годится. Но он так никогда и не ответил.

Он так никогда и не сказал, что стол, который я изрисовала ручкой, никогда не заменят. Не сказал, что завод дает недостаточно прибыли, чтобы он смог заменить стулья, которые я царапала каблуками своих ботинок. Он так и не сказал, что его большой палец раздавило в станке, на котором он работал. Он никогда не рассказывал, что его управляющий не смыслит ничего в том, о чем говорит.

Я же знала, что он был героем.

А он никогда не говорил, что иммигранты с акцентом, как у него, в глазах общества совсем не герои.

— А ручки тоже делают на твоем заводе? — спросила я.

Он не ответил, только улыбнулся.

— А твой завод не мог бы выпускать цветные карандаши? Это ужасно — рисовать ручкой!

Меня раздражала бестолковость этого завода.

Дед засыпал, опустив голову на стол. Среди наших рисунков. Голова на руках. Он сильно храпел!

«Это хорошо, — думала я. — Когда ты главный на заводе, есть время отдохнуть».

Я смотрела на его огромные уши. Кончиком ручки щекотала в отверстии, ведущем к барабанной перепонке. Он мигом просыпался, а я заливалась смехом. Он никогда не говорил, что устал, что ему нужно поспать. Я начинала скучать. Мне хотелось рисовать с ним. Он снова засыпал. Он храпел.

У меня руки чесались, хотелось поиграть во что угодно и как угодно, но главное — пошуметь. Постоянный храп не особенно меня развлекал. Я стучала ложками по стаканам, звенела колокольчиком. Дед просыпался, всхрапывая напоследок. Я хохотала. Глаза его были совсем красными! Руками он стряхивал рисунки, прилипшие к лицу.

— Сейчас сниму свой ремень! — грозил он мне, держа руки на пряжке толстого пояса.

Он делал вид, что сейчас будет воспитывать. Это заставляло меня смеяться еще громче. Мой дед и муравья не раздавил бы. Разве он смог бы наказать свою внучку ремнем? Даже если она была настоящим diavolo— «чертенком».

На его похоронах одна из моих кузин подошла, чтобы меня поддержать:

— Для тебя это вдвойне тяжело. Он был тебе как отец, правда?

Мои слезы высохли. Меня возмутили ее слова. Я любила своего деда как деда. Он мне никого не заменял.

Бабушка теперь жила одна в своей лионской квартире. Вот решила меня навестить. Моя мама будет ее сопровождать.

Я составила парижскую программу. Экскурсия по городу на автомобиле. Надо, чтобы она увидела Эйфелеву башню и другие памятники Парижа.

— Все, что она хочет, это рассказать потом аптекарше то, что видела, — сказала мне мама по телефону.

Я не спала в ее комнате. Там был мой парень. Я спокойно спала в своей кровати.

Все было готово.

Скоростной поезд прибыл на вокзал. Стали выходить пассажиры. Количество людей, которых умудряются затолкать в эту длинную колбасу, впечатляет, подумала я, рассматривая толпу, ползущую по перрону Лионского вокзала.

Моя мама и бабушка держались за руки. Они шли не спеша. Бабушка выпустила мамину руку, как только меня увидела. Она вцепилась в мою. Она схватила мою руку и не отпускала до конца уик-энда.

Моя программа удалась. Обед в Лувре ей очень понравился. Но наибольшее удовольствие ей доставили два автографа, которые меня там попросили надписать.

Лувр мы осмотрели бегом. Я недооценила бабушкино колено, она просто замечательно ходила, она ходила быстро! Реституту очень интересовала «Джоконда». В свои восемьдесят она никогда ее не видела. Она прошла мимо «Коронации Наполеона» так, будто на стене ничего не было. Давид… Она не знала, кто это, и совсем не хотела этого знать.