Небо с овчинку

А лейтенант Вася Кологойда молчал потому, что рядом с ним сидела хлипкая старушка того вида, который называют «божьим одуванчиком», непрерывно зевала и каждый раз крестила рот, опасаясь, как бы бес-искуситель не проник в это отверстие и не погубил ее душу. Разговаривать с богомолкой не хотелось, да и вообще единственный человек, с которым Васе хотелось бы разговаривать сегодня, была Ксаночка, кассирша городского кинотеатра. Теперь у Васи появилось опасение, что из-за дела с собакой он может задержаться в Ганешах и встреча с Ксаночкой не состоится. Что он, капитан Егорченко, себе думает? Если участковый, так его можно гонять из-за всякой ерунды? Просто возмутительно! Но как бы Вася ни возмущался, человек он был дисциплинированный и знал, что, даже рискуя не увидеть сегодня Ксаночку, не уедет из Ганешей, не доведя дела до конца.

Возле лесничества шофер затормозил, лесничий и Федор Михайлович сошли, автобус покатил дальше, в Ганеши. Увидев на двери замок, Федор Михайлович удивился, но не обеспокоился. Время обеденное, хозяева должны прийти, прибегут и Антон с Боем, которые, наверное, околачиваются где-нибудь у реки. Он пошел в контору и вместе с лесничим занялся составлением письма в вышестоящие инстанции о недопустимости вырубки. Через некоторое время он вышел и снова подошел к хате Харлампия. Замок висел на месте, никого не было видно и слышно, только поросенок, который прежде похрюкивал, теперь визжал непрерывно, как сирена, которую забыли выключить. Федор Михайлович подошел к хлеву, поросенок смолк, начал тыкаться мордой в загородку, требовательно похрюкивая.

— А, ты просто лопать хочешь? — сказал Федор Михайлович. — Тут я тебе ничем…

И в это время чей-то голос прокричал:

— Антон сказал, шоб вы его не шукали, бо он ховается. Он сам придет, когда будет можно…

То ли потому, что в это время он сам говорил, то ли из-за поросенка, который снова включил свою сирену, Федор Михайлович даже не смог определить, откуда долетел голос.

— Кто там?

Никто не ответил.

— Кто кричал, я спрашиваю! — закричал Федор Михайлович и поспешно вернулся к хате.

Ему снова никто не ответил, ни души не было вокруг, и не доносилось ни звука, кроме визга проклятого поросенка.

— Хватит дурака валять! — вспылил Федор Михайлович, — Кто там прячется? И вообще, в чем дело?

Никакого ответа.

— Слушай, кто ты там такой? Дипкурьер, загробный дух, леший? Вылезай и расскажи, что случилось, почему Антон прячется? Мне некогда играть в прятки! Ну!

Как и прежде, ответа не последовало. Федор Михайлович уже всерьез рассердился и обеспокоился. Если это шутка, то дурацкая.

— Слушай, привидение, если ты не сбежало, — громко сказал он. — Я оставлю на плетне записку, ее нужно немедленно передать Антону.

Вероятнее всего, таинственный вестник убежал, но Федор Михайлович все-таки написал на листке бумаги несколько слов, засунул листок в надтреснутый кол плетня и пошел в контору.

Как только дверь за ним закрылась, из-за плетня протянулась рука, схватила записку и исчезла. Потом из густого куста сирени осторожно выбрался Семен-Верста, пригибаясь, перебежал шоссе и скрылся в лесу. Коровы уже разбрелись в разные стороны, он собрал их и погнал к Соколу.

Время, говорят, лучший врач для душевных ран, но этот врач оказался более нужным Семену-Версте для ран телесных. Эту ночь он спал на животе, так как следы отцовского внушения не позволяли повернуться на спину и даже на бок, Обида на ребят оказалась не такой стойкой и памятной. Тем более, что вопреки его ожиданиям ребята над ним не смеялись и вовсе его не сторонились. Вот и сегодня эта приезжая девчонка, хотя она, конечно, в курсе, сама заговорила с ним, как будто ничего не случилось. Да и другие ребята тоже… В конце концов чем они виноваты, что он ту клятую сумку взял, а потом батько его отодрал? Они же говорили вообще, а не чтобы сумки красть… Ну и что, если он надуется и будет ходить один, как сыч? Не с кем будет и слова сказать. И так целый день коровы да коровы, будь они неладны…

Он был на опушке леса, когда проезжал автобус, увидел приехавшего Федора Михайловича и вспомнил просьбу Антона сказать о нем, но не выдавать, где он прячется. Загнав коров подальше в лес, Семен пробрался к хате Харлампия и спрятался в густой сирени. Он решил на глаза не показываться. Крикнуть, что нужно, и убежать. А то начнутся спросы да расспросы, он не выдержит, расскажет, а потом этот дядька, наверное, заведется с Митькой и запутает Семена, потому что он рассказал. Нет, лучше без всяких. Хватит с него инициативы. Сказал, и все, а там пускай сами разбираются как хотят…

Он только слишком глубоко залез в куст, крикнул, но не сумел сразу выбраться, а потом побоялся, что Федор Михайлович его увидит и догонит. Поэтому он затаился и ни словом не отозвался на все обращения. И так получилось даже лучше — в руках у него была записка, а передать ее Антону — пустяковое дело.