Небо с овчинку

И вот в первый же день, когда он не израсходовал еще и десятка патронов, его вдруг сбила с ног огромная собака. Митьку корчило от злости. Не потому, что набросилась дура-баба с коромыслом, и не потому, что сломалась ложа. Это было даже на руку: под предлогом ремонта ружье можно подержать подольше. Самое главное — он испугался, все видели, что он испугался, и смеялись. Ничего не боящийся, таинственный и опасный Митька Казенный струсил, как сопливый пацан, побежал и от собаки, и от бабы с коромыслом. Он стал смешным и, значит, никому не страшным. Спасти свой «авторитет», вернуть страх, который он внушал односельчанам, можно только быстрой и жестокой расправой: собаку застрелить, мальчишку, который натравил, избить до полусмерти. Где их искать, он узнал сразу: все село гудело от рассказов о черной и большой, как медведь, собаке, которая набросилась на Митьку и едва не загрызла, а от ребят было известно, что мальчишка с этой собакой живет в лесничестве. Прикрутив проволокой отломившийся кусок ложи и загнав в оба ствола патроны с наспех сделанными жаканами, Митька пошел в лесничество. Теперь он не боялся. Жакан — это не дробь для уток и даже не пуля. Увесистый кусок свинца с надрезами на передней части, встречая на своем пути какое-нибудь тело, развертывается по надрезам и наносит страшные раны. Выходное отверстие получается величиной с блюдце. Такая штука и медведя бьет наповал, если попадет в убойное место. В том, что он не промахнется, Митька не сомневался.

На подворье лесничества было пусто — люди еще не вернулись с работ по участкам. В контору Митька не пошел, чтобы не начали приставать, почему да зачем он ходит с ружьем, если охота запрещена. Харлампий, опасливо поглядывая за спину, вышел из-за кустов, окружающих хату. Под рукой он нес что-то завернутое в мешковину.

— Здоров, дед, — сказал Митька.

Дед вздрогнул и обернулся.

— Здоров, внучек, — сказал он и вприщурку оглядел Митьку. — Это какая же умная голова тебя ружьем-то наградила?

— Значит, надо, если дали…

— Снова, выходит, за старое принимаешься? Валяй, валяй, тюрьма по тебе горько плачет.

Митька едва сдержался, чтобы не выругаться.

— Я тебя на кладбище не посылаю, так ты меня в тюрьму не посылай.

— А зачем посылать? Ты и сам угодишь. Тропка у тебя утоптанная, не заблудишься.

— Ты, дед, заткнись, а то как…

— Палить будешь? Вали, бей враз из двух стволов, доказывай свое геройство…

Дед Харлампий знал Митьку еще со времен его незадачливой охоты, нисколько не боялся и явно издевался над ним. И что с ним делать, не бить же его, старого черта?

— Слышь, дед, в селе говорят, тут человек какой-то приехал… с собакой.

— Приехал.

— Не знаешь, где живет?

— У меня живет. А тебе зачем?

— Собаку поглядеть. Может, продаст? Я б купил…

— Это ты-то? Да ты курице корку не бросишь…

— Да брось трепаться, дед, я делом спрашиваю.

— Уехал тот человек в Чугуново. Вчера еще. А сегодня и мальчонка с собакой уехали. Так что ты в помещики погоди, другим разом выйдешь…

Оскалив в насмешливой улыбке уцелевшие зубы, Харлампий зашагал через шоссе в лес.

Митька угрюмо смотрел ему вслед. Врет или не врет? С чего бы вдруг пацан уехал? Врет, старый хрыч!…

Митька заглянул в открытое окно. В хате было тихо и пусто.

— Ты чего там лазаешь? — загремела за его спиной тетка Катря, возвращавшаяся из хлева с пустой корчагой.

— Да я вас шукал, тетя. Тут у вас приезжие, говорят, живут. Мне поговорить надо…

— Уехал старший.

— А хлопец его? С собакой.

— Бегает. Пообедал и убежал.

— А дед говорит, он тоже уехал. Что-то вы не в одно брешете…

— Это кто брешет? — Тетка Катря рывком поставила корчагу на землю и уперла кулаки в бока. — Кто брешет, я тебя спрашиваю? Собаки брешут да ты, собачий сын!… Пришел в чужую хату да еще и рот разеваешь? А ну иди отсюда под три чорты, пока я об тебя твою пукалку не поломала…

Митька поспешно отступил. Он узнал все, что нужно. Старый черт соврал, никуда пацан не уехал и собака при нем… Сколько ни бегает, домой прибежит. А до вечера уже недалеко. Митька отошел подальше от хаты, но так, чтобы видеть подступы к ней, положил ружье на землю и лег сам. Минут через пять сирень возле хаты зашевелилась. Митька схватил ружье, но никто не появился, оттуда не донеслось ни звука, и он решил, что кусты шевелились от ветра.

…Сашко выбрался из сиреневого куста и кратчайшей дорогой во весь дух припустил к порогу. Антон и Юка притаились под обломком скалы. Почуяв Сашка, Бой вскочил, но тотчас узнал его, вильнул хвостом и снова лег.

Сашко подробно рассказал все, что слышал. Распахнув в ужасе глаза, Юка смотрела то на Сашка, то на Антона.

Тот, не поднимая головы, молча покусывал травинку.

— Боже мой, боже мой! — сказала Юка. — Что ж теперь будет?

Антон и Сашко промолчали.

— Ну и пускай сидит! — сказала Юка. — Не будет же он там век сидеть? Посидит-посидит — и уйдет. Стемнеет, и тогда ты пойдешь домой.

— Ты этого гада не знаешь, — сказал Сашко. — Он и сутки будет сидеть. И снова придет…

— Тогда знаешь что? Пойдем к нам! Мама, правда, собак боится, но это ничего, мы объясним. А папа нисколько не боится. И ты будешь у нас…