Небо, полное звезд

В моих представлениях у чудиков все должно происходить именно так. Зато, готова биться о заклад, они будут счастливы в своем мирке, их ждет любовь до гроба. А вот в мире простых смертных, где все грешат, курят, пьют и занимаются сексом на вечеринках с незнакомцами, нет места для двух таких чистых душ. Уверена, Оливия с супругом станут изгоями среди повзрослевших Каев и Эмилий этого города.

В этот момент я буду уже где-то далеко. Например, в столице – осталось лишь доучиться и поступить в университет.

Хихикая, иду к дому. Останавливаюсь у двери и слышу смех по ту сторону. Затем распахивается дверь.

– О, привет, Анна. – Еще мгновение назад веселый и раскрасневшийся Отсо вдруг становится серьезным. Он оборачивается, чтобы попрощаться с моей матерью: – Доброй ночи, Виктория.

– Спасибо, что зашел! – улыбаясь, бросает она ему.

В ее руке бокал.

Мы заходим в дом, запираем дверь, и я прохожу в столовую. На столе две грязные тарелки, бутылка из-под вина и пустой бокал. Похоже, только что тут состоялось свидание.

– Как паста? – интересуюсь я.

– Хорошо, что вы не поленились и приготовили. – Мама собирает со стола посуду, относит в кухню, ставит в раковину.

Я плетусь за ней.

– Это я приготовила.

– Молодцы, что не сидите голодные, – напевая что-то под нос, отзывается она.

Очевидно, ужин в компании Отсо разогнал кровь в ее венах. Она двигается плавно, сексуально пританцовывает. А может, все дело в вине.

– Зачем он приходил? – спрашиваю я, заглядывая под крышку сковородки.

Пасты не осталось. Придется ужинать бутербродами.

– Кто? Отсо? – Мама сбрызгивает водой руки и прикладывает к разрумянившемуся лицу.

Нет, похоже, дело все-таки во флюидах, которые излучает отец Оливии.

– Да, – резко отвечаю я.

– Заходил посмотреть наш отопительный котел, – отмахивается она, спеша покинуть кухню. – Я не знала, как прибавить температуру.

Конечно же.

– Вы теперь встречаетесь? – бросаю ей в спину.

Мать оборачивается.

– Что ты, нет!

Но ее взгляд говорит, что ей хотелось бы.

Она подбирает с тумбочки свою сумку и закидывает на плечо.

– Мам, – зову я, заметив, что мама прихватила с собой и бокал в спальню.

– Что? – Ей не хочется останавливаться, поэтому она лишь замедляет шаг.

– Ты опять пьешь? – Тон моего голоса снижается до извиняющегося.

Мать прижимает к груди сумку, в которой ясно проглядывают очертания очередной бутылки.

– Что значит «опять»? – Бросает на меня раздраженный взгляд. – Пара бокалов, чтобы хорошо уснуть.

– Может, не надо?

– Поживи с мое, узнаешь, что такое стресс. – Мама уже в своей спальне. – Погляжу я на тебя, когда вырастешь и поработаешь, как ломовая лошадь! Попробуй-ка усни потом.

Ее голос растворяется за дверью.

Я возвращаюсь на кухню, мою посуду, пью чай, а затем поднимаюсь к себе и принимаю душ. Лежа на постели с мокрыми волосами, я болтаю ногами под «Paradise» Rompasso^[6].

Звезд на небе почти не видно, лишь тусклый свет пары из них пробивается сквозь сизую туманную дымку, но мне хватает и этого, чтобы заскучать по своим факультативным занятиям, наблюдениям за ночным небом и тихими часами за телескопом в небольшом планетарии.

Я засыпаю с улыбкой на губах и вижу лес. Наклоненный камень возле ручья, баюкающее журчание воды, завихрения ветвей всевозможных оттенков зеленого, и все это словно в какой-то дымке, потому что небо затянуто противной желтизной – оно словно полито густым яичным желтком.

Я бреду по лесу, под ногами шуршат листья и хрустят сухие палки. Солнце давно потускнело, поэтому приходится кутаться в шарф. Прохладный воздух щекочет ноздри. Я все иду и иду, оглядываясь по сторонам, мне начинает казаться, что вокруг не деревья, а сбившиеся в кучу серые тени стариков, притворяющиеся ими.

Я ускоряю шаг и уже почти бегу, отмахиваясь руками от жалящих лицо веток. А затем запинаюсь и падаю. Мой взгляд упирается в беспомощное тельце мертвой птицы, лежащее среди сухой листвы. Я сажусь и долго смотрю на нее. Дышать все тяжелее. Наконец я решаюсь ее поднять: осторожно беру в ладони птаху, и ее голова безвольно повисает в воздухе.

Я дую на нее, пытаюсь согреть, но ничего не выходит. Она не дышит. Она мертва.

33

В классе шумно. Учитель английского делит нас на пары и заставляет пересаживаться. Мы должны подготовить рассказ о Сампо в диалогах. Нужно задавать друг другу вопросы и получать ответы. Ему хочется взбодрить нас, и это срабатывает: кто-то разочарованно стонет, собирая и перетаскивая вещи за другую парту, кто-то, как Эмилия, топает ногой и рычит.

– Вы – сюда, – указывает преподаватель.

И я понимаю, что мне придется пересесть к Каю.

Мы переглядываемся с Оливией, и я покорно переношу вещи за его парту, а к подруге подсаживается Мария.

Мне удается не смотреть на Турунена ровно пять секунд, затем я вижу, как он хлопает ладонью по стулу рядом с собой и довольно скалится.

– Привет, Анна.

Надо же, запомнил мое имя.

– Привет.

– Не забывайте, что мы на английском, – напоминает учитель, шагая между рядами.

– Hello, – бросаю я новому соседу.

Его больше интересуют мои коленки, он изучает их взглядом.