Небо над полем

На развешанных по стенам тренерской комнаты пестрых схемах красный кружок с цифрой восемь вот уже столько лет обозначал его, Андрея Соснору…

— У тебя есть претензии ко мне? — спросил тренер.

Доронин смотрел в окно на буковую рощу, подымавшуюся по горе. Он не хотел встретить взгляд Сосноры. Но ведь это его, доронинского, взгляда многие откровенно побаивались. Он действительно иногда пугал: казалось, что оценивается не только сущность человека, даже не его настоящее и прошлое, но и несуществующее пока, а уже известное Доронину будущее.

— Тебе у нас плохо? Тебе тесно в двухкомнатной квартире? Тебе приходится работать больше, чем нравится? Или тебе не нравлюсь я?

Андрею показалось, что Доронин произнес эти слова устало, чуть ли не предлагал примирение, по всему чувствовалось — раздувать конфликт в его планы не входило.

Андрей знал, что молва недобро обойдется с ним, припишет ему замыслы и поступки, не свойственные ему и для него невозможные. Он знал, что его назовут смельчаком, раз он не побоялся Доронина. Но те же самые люди определенно будут считать, что выступил он против старшего тренера на том «поле», где имеет перед Дорониным беспощадное преимущество — молодость и красоту. Вполне возможно, что люди, ценящие честную спортивную борьбу, станут осуждать его совсем не из ханжеских соображений. А может быть, и просто все сведут к извечному треугольнику — он, она и третий, ставший лишним.

Но к этому Андрей уже был готов.

— Что же тебе не нравится во мне? Между прочим, я твоей личной жизнью никогда не интересовался, хотя мне советовали.

Андрей знал, что тот намеренно лжет. А Доронин, наконец, оторвался от окна и посмотрел Сосноре в глаза. Андрей выдержал этот взгляд и тихо сказал.

— Я верил вам. Поверил больше, чем другим и себе. Я пошел к вам в команду, потому что верил.

После такого искреннего признания Андрей замолчал, но лишь потому, что не нашел слов, которые усилили бы его зыбкую еще веру в собственные силы.

— Я не требую почитания, — холодно ответил Доронин но твердости в его голосе не было. Он понял, что несла в себе эта фраза: верил, а теперь не верю.

— Мне оно было необходимо, — эти слова Андрея тоже прозвучали как признание.

— А ты знаешь, что теперь тебе необходимо?

— Знаю.

Инициативы из своих рук Доронин выпускать не хотел. Он не ставил целью ворошить прошлое. И тем более не хотел оказаться в роли обвиняемого.

— Что же ты намерен делать? — Доронин вновь стал жестким и нетерпеливым, как обычно.

— Не думайте, что я это делаю в бессилии.

— Как прикажешь понимать? — искренне удивился Доронин. Он не ожидал такой решительности, последовательности от всегда мягкого и, казалось, во всем покладистого Сосноры.

— Это — не последняя наша встреча.

Андрей без усилий говорил тихо и обдуманно. Как со всеми, как в любой обстановке.

— Ты — наивный парень, Соснора. Я могу…

Вот на этот раз Андрей оборвал Доронина:

— Я тоже кое-что могу.

Двери за собой он не прикрыл. Вслед ему не понесся поток брани, но в гулком коридоре заметался призывный крик:

— Вернись!

Нет, навстречу этому человеку Андрей не сможет теперь сделать ни шагу.

Много лет спустя, когда Андрей уже познал, что такое тренерский груз, я поинтересовался его мнением о Доронине — как бы там ни было, а именно этот тренер более других способствовал восхождению Сосноры на футбольную вершину. Андрей не сразу приступил к прямому ответу. Сначала он поговорил о первом своем тренере, потом о разных людях, стоявших во главе сборной. И лишь в конце, словно все сказанное должно было означать неизбежное и необходимое вступление, он поразил меня точностью и безжалостностью своей оценки: «Футбол для него — средство для достижения цели, которая не связана с целями и интересами других людей. Как бы сильно ни играла его команда, она всегда играла только на результат. Если и бывали у нее полет, вдохновение, то помимо его воли. И мы играли так все реже, пока совсем не перестали думать о такой игре. То, что вам казалось в нем сухостью характера, было просто внешним выражением его неспособности творить. Заурядный погоняла — вот и все. А мы… мы играть могли, как боги. Он об этом прекрасно знал и организовывал наши победы. Но не игру».

По утру грозовая туча вроде бы обошла город стороной, но к полудню гроза ринулась на город, ослепляя его молниями, сотрясая громом и заливая водой.

В такой день Андрей покидал город, команде которого отдал молодость.

Он уже давно узнал, что большой футбол приносит не одно лишь удовлетворение от яркой игры, от громких или тихих побед, не одну лишь шумную славу и интересные поездки, но и тяжкую, порой устрашающую усталость, которая с годами словно накапливается. Обычно в конце сезона все измотаны, утомлены и физически, и морально, к весне большинство игроков словно молодеют, однако Андрей и по весне в последние годы выглядел усталым.

На тротуаре под моросящим дождем стояла Лариса. Завидев приближающуюся машину, она сбежала на мостовую.

Он проворно выскочил из машины, открыл заднюю дверцу, но, сообразив, что мог и ошибиться, спросил:

— Далеко?

— Проводить тебя.