Небо и земля. Том 1

— Не вздумай. Она и так боится высунуть нос из квартиры — вдруг соседи прознают? Стыдно ей, понимаешь? Лежит пластом третий день и плачет. "Пока валяюсь дома, вместо меня другую примут". А у самой силушек нет, чтобы подняться.

— Получается, за ней следили, — осенило Айями. — Дождались, когда выйдет из школы, и подкараулили. Изверги!

— Прошу тебя, помалкивай. Этой женщине и так несладко…

— Наверняка свои же избили! — ухватилась Айями за руку врачевательницы. — Например, соседи. Похихикивают сейчас и жрут тушёнку, а она себя продала, чтобы устроиться на работу!

— То неизвестно. Не пойман — не вор.

— Чтобы у них руки-ноги поотсыхали, — выругалась Айями. — А вы не боитесь возвращаться поздно домой?

— С меня и взять-то нечего. Разве что раздеть и разуть, да сапоги худые, и пальто с молью подружилось.

— Могут напасть из-за лекарств. Решат, что берёте с собой, и подстерегут.

— Лекарства не ношу, и об этом знает весь город. Но осторожность не помешает. И ты будь осторожна.

Рассказ врачевательницы сокрушил Айями. Вроде бы и права Зоимэль, о том, что не стоит кричать на всех углах о пострадавшей женщине. Слухи разлетятся по городу, несчастную быстро вычислят, и станет она объектом насмешек и оскорблений. И ведь каждая вторая амидарейка побывала в клубе, а некоторые — не раз, но все помалкивают и делают вид, будто знать не знают, о чем речь.

Что бы ни говорила врачевательница о секретах и о стыде, а Айями не смогла промолчать. Не удержалась и рассказала Эммалиэ. Потому что та имела право знать.

— Не думала я, что доживу до того времени, когда мы начнем истреблять друг друга, — вздохнула Эммалиэ. — А ты теперь приходи домой, пока светло. Не заставляй меня паниковать.

Айями и коллегам-переводчицам намекнула, что на темных улицах стало небезопасно. Могут подкараулить и отобрать заработок. Мариаль и Риарили — сообразительные девушки — сразу поняли, что к чему. А когда вернувшийся из поездки Имар предложил заняться разговорным даганским после работы, Айями отказалась.

— Почему? — удивился он, хотя и заметил её огорчение.

— Простите, не могу. Накопились домашние дела.

В понедельник отказалась Айями и во вторник. И в среду сказала, что не может задержаться после работы, а в четверг Имар потребовал:

— Аама, объясните, что происходит. Вам неприятно со мной общаться?

— Что вы! Вовсе нет. Вы сделали для меня много хорошего. И продолжаете помогать.

— Тогда в чем дело? — нахмурился Имар.

Впервые Айями увидела его недовольство — сведенные брови, морщинки на лбу и сердито поджатые губы. Она успела привыкнуть к Имару и умудрилась забыть о том, что он даганн, чужак. Не друг и не приятель, а работодатель, начальник. Победитель, у которого в подчинении побежденные.

И Айями рассказала — смущенно и невнятно — о том, что на вечерних неосвещенных улицах женщин подстерегают опасности.

Имар задумался.

— Мы и не подозревали об этой проблеме. И конечно же, вы не назовете имя той, что пострадала от рук неизвестных.

Айями сникла, придавленная его прозорливостью. Правда, промелькнула подспудная и неприятная мыслишка, что Имар пообещал той женщине помощь с трудоустройством. Или А'Веч.

— Не могу, меня просили не распространяться.

— Аама, вы тоже бывали в клубе? — спросил вдруг Имар.

Она замерла.

— В пределах комендатуры нельзя отвлекаться на посторонние разговоры, — нашлась с ответом и сказала с вежливой улыбкой каждодневную отполированную фразу: — Большое спасибо за помощь в работе. До свидания.

Теперь Айями торопилась после работы домой. А вот утренние походы к речке внушали страх. Полынья темнела рваной полосой на тонком льду. Светало поздно, поэтому приходилось зачерпывать воду наугад, но Айями давно приноровилась и не обливала себя ледяной водой. Катила тележку и останавливалась, прислушиваясь: то снег скрипнул, то чьи-то тени мнятся, то голоса.

— Будем ходить за водой днем с Люней, — постановила Эммалиэ. — Это безопасно и надежно.

— Не утянете, — покачала головой Айями. Нужно иметь силы и сноровку, чтобы не упасть в воду, не набрать в сапоги и чтобы волочить по снегу тележку с бидоном, не разлив содержимое. А Эммалиэ не справится, годы не те.

Вечером, когда Люня заснула, соседка сняла с антресолей свой чемоданчик, в котором хранились её воспоминания, и достала лакированный футляр вишневого дерева.

— Вот, примерь.

— Что это? — Айями потеряла дар речи.

— Стилет. Риволийский. Трофейный, подарок от мужа в качестве сувенира.

Стилет — серебристый узкий клинок с прямой крестовиной — входил точно в кожаные ножны, которые крепились на боку, под мышкой, с помощью мягких кожаных ремней.

— З-зачем? — выдавила Айями с поднятыми руками, пока Эммалиэ подгоняла портупею по её фигуре.

— Затем. Когда нападут, поймешь. Так… пуговицы слева, значит, ножны должны быть справа. Сунешь руку за пазуху и достанешь.

— Я не с-смогу. Не сумею. — Айями аж залихорадило при мысли о том, что под мышкой находится холодное колющее оружие.