— Что ж ты о своей судьбе печешься рядом с тем, у кого есть кормежка? — бросала обвинения Эммалиэ. — Неужто у Ниналини не нашлось для тебя поварешки супа?
— Я же в долг прошу! И верну.
— Я верю, — сказала Айями, протягивая тарелку с кашей.
— Запомни: услышу от тебя слово худое — не пожалею, — пригрозила Эммалиэ женщине.
— Что ж вы набросились? — пожурила Айями, когда за соседкой закрылась дверь.
— За дело, — отозвалась Эммалиэ. — Она сегодня кашу съест, а завтра о твоей доброте забудет и разнесет слух о том, каким образом еда заработана. А Ниналини молчать не станет. Подхватит и застрекочет сорокой.
— Ну и пусть. От правды не спрячешься, — сказала Айями и поразилась словам, слетевшим с уст. Потому что верно сказалось. — Да и от кого прятаться? Все и про всех знают. Вчера, кроме меня, в клуб приходили и другие женщины.
— Всё равно. Пусть соседушка роется в своем белье, а в чужое нос не сует, — ответила Эммалиэ, раззадоренная приходом незваной гостьи, а потом переключилась на другую тему: — Вот что… Сходи-ка ты в больницу.
— Зачем?
— Покажись Зоимэль. Пусть осмотрит. Вдруг там разрывы? Саднит?
— Есть немного, — промямлила Айями.
— Обязательно сходи. В осмотре нет ничего постыдного.
— Я… не смогу, — налилась пунцовостью Айями. И не потому, что неловко говорить об интимном, а потому что Зоимэль осудит.
— Сможешь. В гарнизоне мужа нет-нет да выплывали на свет похождения местных сердцеедов, в основном, когда их одаривали разными болячками.
— Болячками? — ахнула Айями.
— Конечно. Чему удивляешься? Даганны — мужчины. Они прошли нашу страну с юга на север и, к тому же, везут следом своих шлюх. О какой чистоте отношений может идти речь? Наши поговаривают, что даганны принципиально не пользуются… ну, этими… резиновыми штуками… — замялась Эммалиэ, и женщины смущенно замолчали.
— Я подумаю, — ответила нерешительно Айями.
— Не думай, а делай. А мы с Люней на рынок сходим, попробуем продать костюм. Вдруг повезет?
— Смотрю, осмелела ты. Зачастила, — сказала Оламирь, впуская в прихожую. Под глазами у нее проступили темные круги, наверное, от недосыпа. Впрочем, помятый вид не умалял женственности, наоборот, ленивое кошачье потягивание демонстративно сообщило о том, что Оламирь мешали уснуть отнюдь не тревожные думы. — Не боишься?
— Кого? Соседей?
— Солнца на небе, — хмыкнула Оламирь. — На улице держись подальше от домов. Из окон всякое выбрасывают. Бывает, помоями обливают или гнильё швыряют. Или кулёчками с водой метятся.
— За что? — удивилась Айями. Вроде бы никого не обидела и никому дорогу не перебегала.
— За клуб. И за то, что со мной знаешься. Мне, за то, что гуляю с главным даганном, с двойным усердием кости перемывают и в выражениях не стесняются. Ну как, получила работу?
— Нет, — понурилась Айями и рассказала вкратце о своей неудаче, упустив подробности о кабинете музыки и о рояле.
— Ну ты, даешь, подруга, — усмехнулась Оламирь. — От страха, что ли, в голове перемкнуло? И что, говоришь, твой даганн остался довольным?
Айями и рта не успела открыть, чтобы опровергнуть то, о чем не упоминала, а Оламирь продолжила:
— Должно быть, долго пробыл на фронте, если согласился поиметь полено.
— Наверное, — ответила Айями, покоробившись грубыми словами. Но обижаться сейчас нельзя. — Помоги его найти! Мне нужно с ним поговорить.
— Мда, — посмотрела снисходительно Оламирь. — Ну, а в целом, понравилось? Не задавил тебя? Не порвал? Они же такие… большие.
— Не задавил. Помоги его найти.
— Надумала с ним встречаться? Швабры вроде тебя для даганнов — на раз, а для постоянных отношений нужны посочнее и поактивнее. Которые весело улыбаются и не молятся, когда их имеют.
Спасибо за откровенность, — скривилась Айями.
— Хочу попросить, чтобы меня приняли на работу, но не знаю ни его имени, ни чина. Помоги.
— Ладно-ладно. Помогу, — отозвалась раздраженно Оламирь. — В конце концов, не собираюсь упускать половину твоего пайка. Если был с сумкой, значит, приехал недавно. Солдаты ночуют в школе, офицеры — в гостинице.
— В гостинице? — чуть не подпрыгнула Айями. И как она не подумала, что чужакам нужно где-то спать?
— Узнаю сегодня вечерком, кто таков твой незнакомец. Приходи завтра и захвати что-нибудь из заработанного.
Понятно. Доброта не бывает бескорыстной. Не в военное время.
— Хорошо. Все даганны на одно лицо. Вдруг перепутаешь? — испугалась Айями.
— За кого меня принимаешь? — прищурилась Оламирь. — Думаешь, никто не заметил, как ты с ним ушла? Ну как, стоило оно того, чтобы пойти в клуб?
Айями не ответила на вопрос.
— Спасибо. Загляну завтра.
На обратном пути Айями, сделав крюк, остановилась напротив гостиницы. Конечно, не под окнами, а на противоположной стороне и через два дома. Так, издали шею вытягивала. Вдруг случится чудо, и на ступеньках появится тот, вчерашний? "Её" даганн. И волосы пригладила, и платье одернула, но впустую — ветер опять затрепал, облепляя ноги. Тьфу, неужели она прихорашивается?