Небо и земля. Том 1

Айями вспыхнула и забилась в стальных тисках. Потому что поняла. Потому что невозможно не понять. Его желание, смешавшись с черным пламенем в глазах, явственно ощущалось ладонью.

Бесполезно, не вырваться. Даганн держал крепко её пальцы и заставлял поглаживать. И глухо застонал над ухом. Забылся, навалившись всем телом.

— Нет… пожалуйста… нет…

Разве ж он услышал?

Задрал юбку и, рывком подняв ногу Айями, прижал к своему бедру. И его пальцы, бесцеремонно забравшись под хлопок белья, оказались там. Нетерпеливо и оттого грубо проникли, заставив всхлипнуть и дернуться.

— Пожалуйста… не надо, — взмолилась Айями. Пискнула, и голос сорвался.

Тщетные мольбы. Зверь глух и слеп. И управляем инстинктами.

Вынув, он поднес пальцы к носу и втянул запах — откровенно, непристойно. Айями чуть не расплавилась от стыда.

— Так нельзя… У вас с Оламирь… Вы и Оламирь… — изо всех тщедушных силёнок уперлась руками в его грудь. Пустая попытка. Как комарик в лапах медведя.

— Какая такая ламира-хамира? — пробормотал А'Веч, настойчиво стягивая с неё колготки.

— Оламирь… — напомнила Айями, чуть не плача. — Амидарейка… с меховым воротником…

Даганн отстранился, давая ей короткую передышку. И задумался. Все святые, пусть он протрезвеет!

— Это мехрем* Крама. Его женщина, — ответил А'Веч и вернулся к прерванному занятию.

Люди бывают разные. В критической ситуации кто-то мгновенно делает выводы, а кто-то соображает туго. Особенно тогда, когда перевозбужденный даганн припер к двери, лапая, и не собирается отпускать.

Айями могла бы завизжать и вцепиться ногтями в его лицо. Могла бы пинать и кусаться, вырываясь. Пусть никто не придет на помощь, она всё равно поборолась бы за свою честь.

Но Айями не закричала. Потому что вникала в услышанное.

Оламирь — женщина господина У'Крама. Первого заместителя полковника О'Лигха. А господин А'Веч — второй заместитель! Произошла путаница. Вот, значит, кто обхаживает Оламку: заваливает драгоценностями и возит на машине в столицу.

Ой, балда! Впору истерически рассмеяться. Не сосчитать, сколько переживаний доставило небольшое недоразумение, ставшее огромной проблемой и неодолимым препятствием. И неожиданно проблема лопнула как мыльный пузырь. Истаяла как горб, давивший к земле.

Осмысливая сказанное, Айями не заметила, как осталась без белья. Зато услышала бряцанье пряжки ремня и вдруг взлетела над полом. Это А'Веч поднял на руки, притиснув к двери.

Айями пробило на нервное хихиканье.

— Что? — спросил даганн с недовольцей.

— Ничего, — хихикнула Айями и поняла, что обнимает его за шею. И испугалась.

Испугалась взглянуть вниз — туда, где юбка задрана до талии. Туда, где валяются отброшенные мужской рукой колготки. Туда, где подметают пол спущенные брюки. Он прав, лучше смотреть глаза в глаза. И видеть, как стекает капля пота по виску. И облизать внезапно пересохшие губы. И почувствовать его движение: сперва медленное, сопровождаемое сдавленным стоном, а затем всё чаще и быстрее.

Дверь вздрагивала под яростными толчками.

Женщина может не разбираться в технике и называть отверстия дырочками, а отвёртки — штучками. Женщина слаба физически и не сумеет ответить ударом на удар. Но в интуиции ей нет равных. И интуиция нашептывает женщине — по исступленности соития, по неудержимости и жадному напору — что она желанна. И что недовольство и грозность мужчины разрослись до неимоверных размеров из-за недопонимания. Из-за Айями, перепутавшей даганских заместителей. С каждым движением мужчина выплескивает неудовлетворенность, копившуюся день ото дня и выстрелившую сегодня и сейчас.

А'Веч брал своё так же, как дрался с Имаром. Мгновенно распалившись.

Таранил. Ходил как поршень. И взмок. И обжигал кожу частым отрывистым дыханием. Расплющил, погреб под собой.

Айями услышала глухое рычанье и почувствовала замедляющиеся фрикции. И дернулась от тупой боли повыше ключицы.

Он замер, уравновешивая дыхание, а потом отстранился. И нахмурился. И снова прильнул губами к шее… чтобы лизнуть?

Кожу зажгло, и Айями зашипела, втянув воздух.

— Не утерпел, — пояснил хрипло А'Веч, распрямляя плечи.

Он удерживал Айями на весу — полуобнаженную, распутную. Держал словно пушинку, даже мышцы не напряглись.

Стянув рукой полы блузки, она отвела взгляд. Потому что боялась снова ухнуть в омут черных глаз.

— Ухватьись крепчи, — сказал А'Веч на амидарейском.

Подрыгал ногами, сбрасывая брючины и умудрившись не уронить Айями. Отнес её к окну и усадил на спинку тахты, а сам устроился рядом, на коленях. Ох, как он близко. Большой и сильный… И за окном светло. В кабинете музыки было иначе. Рассеянный свет лампы, смазанные тени силуэтов…

Накатил жгучий стыд. И осознание случившегося.

Оттолкнуть бы его и прикрыться, но он не позволяет. Пригвоздил руки к спинке.

И хочет ещё, потому что не наелся. Так, заморил червячка.