Небо и земля

Победоносцев сидел на краешке стула и внимательно наблюдал за своими соседями. Коренастый, с широкими плечами и могучей спиной, распиравшей узкую авиационную куртку, Быков был неразговорчив и задумчив. Он молча тянул бенедиктин и, чуть прищурив глаза, смотрел на соседей, В юности часто стремятся кому-нибудь подражать, все равно в чем, лишь бы повторять черты более сильного человека, — Победоносцев не просидел за круглым столом и получаса, как стал подражать Быкову. Быков пил бенедиктин маленькими глотками, и Победоносцев, думавший раньше, что особое молодечество — в шумном опрокидывании стаканов и многозначительном покашливании после каждого большого глотка, сразу отказался от своей привычки. Быков молчал, и Победоносцеву захотелось говорить как можно меньше. Быков сидел неподвижно, не делая лишних движений, — Победоносцев перестал суетиться и, упираясь в спинку стула, старался не менять позы.

— Мы говорили о суевериях, — сказал итальянец, — и, странно, не вспомнили о Жаклене.

— О Жаклене? В самом деле, где она теперь? — отозвался кто-то. — Я много слышал о ней. Занятная женщина.

— Занятная? — обиделся итальянец. — Это мало сказать о Жаклене. У нее классический профиль и замечательная фигура. Я знавал ее в Париже, когда занимался воздушными шарами. Она любила немного выпить; один журналист, побывав у нее, рассказывал даже, что его угощали прекрасной похлебкой из виски и чудесным пудингом на роме. Может быть, он и врал. У нее была веселая профессия: уцепившись зубами за крючок, подвешенный к корзине воздушного шара, она поднималась почти на полторы тысячи метров…

Победоносцев побледнел. Ему казалось, что он никогда не сумел бы так рисковать, как Жаклена… А вдруг в самый опасный момент, пролетая над городом, он попробовал бы чуть приоткрыть рот, немного, самую малость?.. О том, что могло произойти дальше, он старался не думать.

— …Она сделала девяносто девять таких полетов, — продолжал итальянец. — В один прекрасный день, когда нужно было делать сотый полет, она вдруг испугалась, решила, что это число может оказаться роковым, и навсегда забыла свою профессию…

В кафе засиделись допоздна. Много сплетен довелось в тот вечер услышать Победоносцеву. Ему казались мелкими и недостойными летчиков споры из-за пустяков и пересказы происшествий, вычитанных из уголовной хроники бульварных парижских газет. Трое русских, сидевших за столом, почти не принимали участия в беседе. Тентенников и не мог бы ни о чем толковать со своими соседями, так как не знал языка. Победоносцева удивляла молчаливость Быкова. Знаменитый летчик смеялся, когда рассказывали о каком-нибудь смешном происшествии, односложно отвечал на вопросы, но чувствовалось, что его мало интересует торопливая, нервная болтовня собеседников. Он облегченно вздохнул, когда стали подыматься из-за стола, и взял за локоть сидевшего рядом с ним Глеба.

— Удивляетесь, небось, что тратим время на такую пустую болтовню?

— Очень удивляюсь.

— Ничего, поживете тут, попривыкнете… Кстати, где вы остановились? — спросил Быков, выходя из кафе.

— Мы еще не успели подумать об этом….

— У нашей хозяйки есть свободные комнаты. Если хотите, я иле устрою.

Тентенников шел под руку с сильно захмелевшим итальянцем и блаженно повторял:

— Он пе, он не пе, мерси боку… Вот погодите-ка, полечу ли игра, тогда узнаете, каков Тентенников в деле…

Пыл он очень высок ростом, очень широк в плечах, и маленький итальянец, семенивший с ним рядом, походил издали на мальчика, гуляющего со взрослым мужчиной.

— Простите, — сказал Победоносцев, обращаясь к Быкову, — как вы думаете, смогу ли я завтра же начать полеты?

— Завтра? Ну нет, здесь это так просто не делается. Школа здешняя набирает больше учеников, чем может обучить, и потому многим приходится ожидать очереди по два, по три месяца. Я сам ожидал два месяца… даже научился за это время немного болтать по-французски.

Было в Быкове что-то, располагавшее к откровенности. Победоносцев сразу рассказал ему о своих надеждах и чистосердечно признался, что с волнением вступил на мурмелонскую землю: ведь здесь люди овладевают воздушной стихией, завоёвывают небо. Как должна возвышать людей борьба за господство над стихией, сколько светлых порывов живет и сердце каждого, как благородно поступает летчик и конструктор Фарман, открывший в Мурмелоне летную школу…

Быков только плечами пожимал в ответ и, когда Победоносцев, наконец, замолчал, сердито сказал: