Небо и земля

— За нас, Шефтл, не беспокойся, — слезы душили ее, но она крепилась изо всех сил. — Пожалуйста, не беспокойся… Я тебя, Шефтл, очень прошу, пиши нам хоть раз в неделю. Ты слышишь? Хоть раз… — у нее перехватило дыхание.

— Да, да…

— Хоть два слова, но каждую неделю, помни.

— Ладно. Буду писать. Ну, все… — Он еще раз поцеловал ее. — Ступай в дом. Мать там одна. Ну, будьте здоровы, будьте здоровы…

Он повернулся и быстрым шагом пошел к подводе. Толкнул Бурлака — пора!

— В добрый час, — встрепенулся Додя и потянул вожжи.

Подвода тронулась.

Зелда обессиленно прислонилась к стволу шелковицы, что росла у плетня.

— Возвращайся живой и здоровый, целый, невредимый, — шептала она, провожая взглядом удалявшуюся подводу, где на самом верху сидел Шефтл. Кони сразу пошли резвой рысью, и вот уже весь обоз — двенадцать подвод с красным полотнищем впереди — с грохотом спустился вниз по улице и, свернув мимо загона к плотине, начал подниматься в гору.

Колхозники постояли немного, потом стали расходиться. Наконец ушла и Зелда с детьми. Шмуэлке позвал с собой Зузика. Он был доволен — теперь он ни в чем ему не уступает!

… Когда подвода взобралась на гору, Шефтл обернулся и посмотрел на хутор. Отыскав глазами свой дом, он увидел, что Зелда с детьми все еще стоит во дворе и, запрокинув голову, смотрит ему вслед.

«Вернусь ли? Увижу ли их когда-нибудь?» — думал Шефтл.

Подвода, бренча и громыхая, понеслась вниз по косогору, и белая хатка, двор, весь хутор со ставком и плотиной исчезли…

Глава десятая

Уже проехали чуть не половину пути, а Шефтл, ничего не замечая вокруг, понуро сидел на высоком возу, и все его мысли, все чувства были там — дома, на хуторе. Сердце ныло: дети… Зелда… Только теперь, уезжая, он по-настоящему понял, какую добрую, преданную жену послала ему судьба. Он все еще видел перед собой Зелду, окруженную детьми, с маленьким Шолемке на руках. Что она теперь делает? Должно быть, ушла на ферму доить коров. А ребята? Ребята, наверно, как всегда, бегают во дворе, играют… А доктора он так и не привез матери, не успел… Чего еще он не сделал? Окна забыл замазать, собирался и забыл, совсем из головы выскочило. Придется уж Зелде самой. Ей все теперь придется делать самой… И как это вылетело у него из головы? Еще забыл сказать Калмену Зоготу, что в новом амбаре лежит набор ножей для жатки. Хотя Хома знает. Что он ему сказал, Хома, возле подводы? Да, что Катерина повезла трактористам завтрак и поэтому не могла прийти попрощаться. С кем он еще не простился? Кроме Катерины, как будто со всеми… А, вот еще с Добой Пискун. Лежит больная, только вчера узнала про похоронку… Надо было зайти. Интересно, где это Юдл застрял. Что-то он долго не едет. И Басю жалко. На нее прямо страшно смотреть, она так любила Иоську… Если бы не война, осенью бы они поженились. Уезжал Иоська веселый, все играл на своей гармони, из рук не выпускал… И от Вовы уже две недели нет писем… Нелегко будет Калмену Зоготу хозяйничать и на ферме и в полевой бригаде… Как они там без него, без Шефтла, справятся?… Шефтл даже вздохнул, так ясно ему представился новый ток, тарахтящая молотилка… Стучат решета, арбы с ворохами колосьев тянутся гуськом через балку, вилы ярко отсвечивают на солнце… только его, Шефтла, там нет.

Но чем больше удалялся обоз с зерном от хутора, от родных бурьяновских мест, приближаясь к районному центру, к Гуляйполю, где Шефтл сегодня же должен явиться в военкомат, тем упорнее и беспокойнее думал он о себе самом, о том, что его ждет.

Солнце уже садилось, не так пекло, из балки тянуло запахом скошенного ячменя, который еще подсыхал в копнах. От колес попахивало дегтем, а от полных, набитых мешков — свежей, только что обмолоченной пшеницей.

Шефтл жадно вдыхал милые, знакомые, запахи, словно хотел, прощаясь надолго с родной стороной, удержать их в себе.

«Гляди, гляди, — как бы говорил он себе, — запомни эти зеленые балочки, эти холмы и склоны, эти поля с подсолнухами и те два тополя. И тебя пусть запомнит эта земля и это небо, потому что завтра ты уже ничего такого не увидишь, и кто знает, когда еще поедешь этой дорогой».

Уставшие лошади покачивали из стороны в сторону головами, но все еще резво бежали по широкой, укатанной дороге. Доде Бурлаку, сидевшему впереди, чуть ниже Шефтла, не надо было хлестать их и понукать. Он тоже, свесив голову, всю дорогу молчал. От Зораха, любимого внука, не было до сих пор ни одного письма.

Старая Хана совсем извелась. Ксения таяла на глазах. Один Додя, пересиливая тревогу, бодрился и успокаивал женщин.

— Мало ли что, — говорил он им. — Может, Зорах в спешке неправильно написал адрес. Или письмо затерялось. А он ждет ответа, потому и не пишет. А может, задержалось письмо, и мы его завтра-послезавтра получим.