Небо и земля

И Вова пускается бежать. Нехамка хватает его за раненую руку, он ее отталкивает, она падает на землю и плачет, кричит не своим голосом, ей нечем дышать — вот-вот задохнется…

— Нехамка, а Нехамеле! — кто-то трясет ее за плечо. — Проснись, слышишь?

Тяжело дыша, Нехамка села, широко открыла глаза, огляделась, не понимая, где она, потом рукой коснулась шеи… И тут увидела перед собой Вовину мать. Девушка обеими руками обхватила ее, припала к ней и расплакалась.

Зоготиха ласково обняла ее и улеглась рядом.

… В жарком месяце июле долгие дни — короткие ночи. Люди только разоспались, не успели с боку на бок перевернуться, как уже начало светать.

Все вокруг — скирда, арбы, стерня — было покрыто чистой прохладной росой.

Вот уже заалел край неба, и не растаял еще молодой месяц, а из-за баштанов выстрелили первые бледные солнечные лучи.

Просыпались поля, подернутые розоватой дымкой. Колхозники умывались, завтракали: Катерина всех оделяла хлебом с брынзой и теплым молоком. Подмели ток, осмотрели решета, подкрутили, где надо, гайки. Солнце только-только вылезло из-за баштанов, когда комбайн, гудя, снова врезался в пшеничный массив. Снова затарахтели, замахали крыльями жатки на косогоре, а Нехамка, стоя на трясущейся молотилке, быстро-быстро стала бросать колосья в барабан…

Глава четвертая

26-го в сводке Совинформбюро впервые сообщалось о Минском направлении. Немец подошел к воротам города. 27-го спешно эвакуировались предприятия, учреждения. В многолюдной толпе тех, кто последним покидал Минск, был и Алексей Иванович Орешин.

За городом, на восемнадцатом километре, над ними пролетел немецкий самолет и обстрелял из пулемета. Поднялась паника. Внезапно Алексея ослепило огнем — рядом разорвалась бомба. Сильная воздушная волна оторвала его от земли и швырнула далеко в поле…

Светало, когда Алексей пришел в себя. Раскрыв глаза, он с удивлением увидел, что лежит среди колосьев. Он силился вспомнить, как очутился в поле. С минуту было очень тихо, потом послышались выстрелы. Где-то справа застрекотало сразу несколько пулеметов. Тогда Алексей все вспомнил, осмотрелся и понял с ужасом, что он остался один. Совсем один…

Что теперь делать? Куда идти? Сильно болела левая нога. В ушах шумело. Алексей озабоченно смотрел на запад. Небо над Минском было дымно-красное, город горел. Стрельба приближалась. Из-за пригорка с грохотом вырвалась колонна мотоциклистов и остановилась на шоссе. До Алексея донеслись хриплые выкрики, слова команды на чужом языке. Немцы.

Припав к земле, он из последних сил пополз к видневшейся за полем березовой роще.

Только бы не попасть к немцам, только бы выбраться, любой ценой добраться до своих!..

Вот уже пятые сутки Алексей Иванович Орешин пробирался лесом на восток, к своим. Шел весь день, с рассвета до поздней ночи, не позволяя себе присесть, хотя очень ослабел. Во время взрыва на шоссе, когда его отбросило в поле, потерялся вещевой мешок с продовольствием, и питался он главным образом кисловатой черникой, которую собирал в лесу. Его мучил голод. Но еще больше мучила его неизвестность: он не знал, где находится и сколько еще надо пройти, чтобы добраться до линии фронта.

Первые два дня с юго-востока, то отчетливо близко, то приглушенно, слышался гул артиллерийской канонады. На третий день Алексей уже не слышал стрельбы, — видимо, фронт передвинулся куда-то дальше. Время от времени по шоссе, пролегавшем слева от леса, грохотали танки, грузовые машины, мотоциклы. «Что там? — с тревогой думал Алексей. — Наши войска или немецкие?»

Дважды в день, всегда в одно и то же время, рано утром и под вечер, над лесом с воем и ревом проносились немецкие бомбардировщики с черными свастиками на крыльях. Советских истребителей не было видно. «Что случилось? Где наши самолеты?» — недоумевал Алексей и упрямо шел вперед. Пробирался сквозь заросли, перелезал через поваленные старые деревья, обходил болота… Надежда добраться до советских частей поддерживала его, придавала ему силы.

До тошноты хотелось курить. «Затянуться бы, — думал он с тоской, — может, и на душе бы полегче стало…»

В кармане плаща он нащупал коробок. В коробке оказалось несколько спичек. Будь вдобавок клочок бумаги, можно свернуть бы самокрутку, хоть из сухого мха. Алексей жевал березовые листья, их горечью заглушая тоску по куреву, и шел, шел без передышки, пока не наступала ночь. Если бы светила луна, он бы и еще шел. Но луна пряталась за тучами. Алексей разостлал под березой плащ, лег. Он почувствовал, что страшно устал. Ломило ноги, горели ступни. Но ботинки не снял — слишком трудно было опять сесть. С минуту он прислушивался к угрюмой тишине ночного леса, потом заснул.

Среди ночи он проснулся от громового залпа. За деревьями что-то сверкнуло. «Значит, фронт совсем близко», — подумал Алексей. Но тут же понял, что это просто-напросто гроза. Деревья качались и шумели. Снова вспыхнула молния, осветив лес, — над головой раздался оглушительный грохот. Хлынул дождь. Пересиливая боль, Алексей встал, накинул на плечи плащ и прижался к стволу березы.