Небо для смелых

— А знаете, вас ведь нельзя оставлять дальше в этой бригаде. Так сказать, первоначальный порыв кончится, а затем может наступить спад до равнодушия. Мы иногда не понимаем, почему у опытного командира идут дела все хуже и хуже, хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Возможно, одна из причин этого — ваш вариант. Пожалуй, хорошо, что вы рассказали об этом. Спасибо за откровенность. Надо подумать. Но подготовка к параду остается на вашей совести…

«Подготовка к параду на вашей совести!» — со злостью повторял Птухин уже в который раз, глядя по утрам в окно на моросящий дождь. «Почему только на моей совести? Это какое-то наказание. До парада остается неделя. Даже если случится чудо и тотчас прекратится дождь, то и тогда солнцу не хватит недели высушить болото, в которое превратилось летное поле».

Подняв воротник реглана, он, сам не зная зачем, под дождем ходил по аэродрому. Не хотелось, наверное, выслушивать слова сострадания, с которых начинались встречи в штабе. И тогда Евгений Саввич решился на последний отчаянный шаг.

Вернувшись в штаб, он отдал распоряжение свозить на аэродром солому и объявить утром всему личному составу бригады общий сбор, желательно вместе с женами. Нужно в короткий срок построить «соломенный аэродром»!

Утром, когда возле огромных копен соломы собралось несколько сот человек, к ним подъехал автомобиль, из которого с трудом выбрался дед. Рядом с комбригом он выглядел подростком, одетым в старую поддевку, залатанные холщовые штаны, заправленные в онучи, туго перетянутые лыковыми ремнями лаптей. Птухин представил его:

— Вот дед Иван, соломенных дел мастер, сейчас покажет, как плести маты. Ими мы уложим полосу для взлета самолетов. Иного выхода у нас нет. Эскадрилья должна уйти на парад в Москву точно в срок.

Птухин ходил среди людей, разбившихся на группы, проверяя качество работы, подбадривал шуткой, поощрял песни, соревнование. Постепенно росла гора плотных соломенных квадратов.

— Как думаешь, дед Иван, выдержат они самолет? — с тревогой спрашивал комбриг крупнейшего во всей округе специалиста по плетению соломенных половиков.

— Пес его знает, кабы телегу на болоте, так я тебе точно сказал — не сумлевайся. А такую махину?..

К исходу пятого дня полоса была готова. Уложены последние маты, но народ не расходился. Все чего-то ждали, хотя Птухин объявил, что завтра утром опробует соломенную полосу и решит. А что решит? Завтра эскадрилья к полудню должна быть в Москве. «Нет, люди не успокоятся до завтра. Нельзя их томить, они хотят знать сегодня, не напрасен ли их труд… Да и я сам изведусь до завтра».

Надо было спешить, до темноты оставалось не так уж много времени. Самолет на руках был подтащен к полосе. Птухин прожег свечи и отмахнул рукой, чтобы отпустили самолет. Нехотя, мягко приседая, Р-5 начал разбег. «Скорее поднять хвост, чтобы не резать костылем солому, — подсказывал сам себе Птухин. — Хватит ли полосы? Уже конец недалеко. А если не хватит — это верный скоростной капот, и вдребезги! Спокойно!» Усилием воли он удержался от соблазна оторвать самолет, заворожено глядя на соломенный край, отчетливо видный в десятках метров. Почти на самой кромке самолет неслышно отошел от земли. Птухин придавил ручку, выдержал самолет и на высоте 10–15 метров круто стал разворачиваться. Не выходя из разворота, он посмотрел на соломенную полосу, возле которой прыгали с поднятыми руками и подбрасывали в воздух шапки люди…

Утром, разбрызгивая грязь на разбитой полосе, последним взлетел комбриг. Четким строем, пройдя над стартом, эскадрилья взяла курс на Москву.

* * *

Внутрибригадные футбольные встречи Птухин любил судить сам, а матчи между истребителями просто никто, кроме него, судить не брался, потому что спорные моменты самой игры и тонкости судейства эти «петухи» выясняли недозволенными приемами. Уже и сегодня судье приходилось дважды серьезно вмешиваться в игру, особенно в начале второго тайма, когда вместо свистка по поводу закипающих страстей судья-комбриг сам в порыве азарта закричал: «Эх вы, маралы, верный гол не забили!» Это, наверное, и был сигнал к тому, что «маралы» кинулись выяснять, кто из противников подставил ножку нападающему. Трибуны немедленно отреагировали. Гвалт стоял такой, что трудно было услышать голос дежурного по штабу:

— Товарищ комбриг, товарищ комбриг!

— Ладно, оставьте. Дело не срочное, — остановил дежурного командующий ВВС округа Чернобровкин. — Посмотрим, чем кончится эта битва.

После матча командующий предложил Птухину пройтись пешком.

— Я думаю, если штаб округа не вмешается, то такое азартное судейство когда-нибудь закончится избиением рефери объединившимися командами, — все еще улыбаясь, начал разговор командующий округом.

— Как это вмешается! Запретит, что ли? — Птухин еще не остыл от спортивного азарта.

— Нет, не запретит, а переведет вас. Есть решение о назначении вас в Бобруйск командиром истребительной бригады… Не понимаю я настойчивости Алксниса. Зачем это? Только вытянули бригаду в число передовых, и вот, пожалуйста. Чему вы улыбаетесь? Вас это радует?

— Простите, так, вспомнилось.