Дальше он не договорил. Видя, что тот начал говорить что-то запрещенное, возможно связанное с устройством обороны крепости, комендант ударил бывшего второго капитана Бомбардирской роты тростью.
— Dare. — проворчал он. — Du ar fri. Du kan ga tillbaka till Peter. Var inte radd, vi kommer att behandla honom val. [9]
— Что, он говорит? — поинтересовался барабанщик.
— Нас отпускают. А к Гуммерту будут относиться хорошо, так же как и мы к их пленным.
Солдаты проводили их до ворот. А когда, парламентеры оказались за пределами крепости, барабанщик облегченно вздохнул:
— А я уж боялся, что мы отсюда живыми не выберемся.
Петр Алексеевич, после того, как распорядился в отношении парламентеров, лично объехал укрепления лагеря. Даже сам заложил один кесель [10]на восемь «по левую сторону города, близ Наровы реки». (Это уж он потом после совещания записал в свой журнал.) Раньше, когда не начались заморозки, и речка не покрылась тонким льдом, по которому ходить опасно, царь на шлюпке плавал к взморью, где осматривал крепость, построенную на случай нападения шведов с моря. Затем направлялся обедать в палатку князя Трубецкого. Там он выслушивал жалобы Алларта, который изо дня в день, с момента обстрела крепости проклинал пушки с «неисправными станками и прочим», а так же мортиры «из которых только камнем можно бросать». Петр ел жареную курочку и только кивал в ответ. Армия, доставшаяся ему от его братьев и сестры Софьи, была не в лучшем состоянии. Два его полка вряд ли смогут выправить ситуацию, сложившуюся сейчас у крепости, а уж тем паче, если подойдет тридцати двух тысячная армия Карла. Плюс еще незадача, с пропавшим Яном Гуммертом, один из лучших командиров. Неожиданно государь прекратил, есть, кинул косточку на блюдо и выругал, отсутствующего сейчас в палатке герцога де Круа, за красный с позументами наряд. Мало того, что может стать отличной мишенью для шведских выстрелов, так еще и в плен угодит, во время очередной вылазки осаждающих.
— С меня одного Гуммерта хватит, — вскричал он.
Встал, вышел из палатки и направился к полковнику Чамберсу. В его шатре Петр прилег на походную кровать, посадив возле себя дюка де Круа и Меншикова. Разговаривал с первым долго по-голландски. Сначала отругал все за тот же красный мундир, потом поинтересовался прибыли ли солдаты, направленные в крепость, но ответил Алексашка.
— Мин херц, — проговорил тот, — Золотарь и барабанщик вернулись. В основном разговаривал эстляндец. Мой человек сообщает, что Ян Гуммерт, свободно перемещается по крепости…
— Значит все-таки плен. — Перебил фаворита Петр, — а раз свободно перемещается, отношения с пленным такое же, как и у нас с майором Паткулем, капитаном Андрекасом и золотарем Ларсоном.
— Боюсь, мин херц, Гуммерт не пленный.
— А кто? — не поняв, переспросил монарх.
— Изменник.
— Барабанщик говорит, что тот пытался переманить Ларсона. А еще грозился взять шесть сот солдат и сделать вылазку, что бы пленить тебя.
— Клевещет твой соглядай, клевещет, — вспыхнул Петр, и вновь задергалась щека, как в тот раз, когда он бежал из Преображенского под своды монастыря. В те памятные события, когда его лживая сестренка, обманом натравила на него стрельцов. — Брешешь, и ты мой друг.
— А мне то, с какого лада брехать, — возмутился Алексашка, — мне и моему человеку не веришь, так ты у эстляндца спроси. Ему наговаривать не с руки. Он с Яном не знаком, и из одного котла уху не хлебал.
— Зови сюда золотаря!
Меншиков встал и вышел из палатки. Вернулся минут через пять с Андресом. Не привыкший к холодам (климат существенно изменился за последние триста лет) тот кутался в теплый плащ, подаренный герцогом де Круа.
— Ну, — громко произнес Петр, — садись! В ногах правды нет. А ты Алексашка встань. Постои немного, тебе это полезно. Ларсон опустился на табурет.
— Ну, — вновь молвил царь, — говори.
Андрес сначала хотел спросить «что?», но потом сообразил, что государь интересуется лифляндцем. Он решил, было сначала утаить информацию, но, увидев взгляд Меншикова, сказал:
— Ян Гуммерт переметнулся к шведской армии.
— Переметнулся? — переспросил царь
— Ян Гуммерт — изменник, — сообразив, поправился эстонец.
— А хвалился ли он, что с шестьюстами солдатами пленит меня?
— Так точно Ваше Величество.
И тут Андрес Ларсон заметил, как лицо царя побледнело. Или новость, которую он принес государю, или он сказал что-то не то. Эстонец поразмыслил, и решил, что поступил вроде правильно, но легкий удар в бок, и тихий шепот Меншикова внес объяснения:
— Не называй государя на Вы. Это не культурно. Андрес удивленно посмотрел на фаворита, но тот лишь добавил:
— Потом объясню. Тем временем Петр Алексеевич пришел в чувства.
— Изменник, — проговорил он. — Кто ж знал, кто ж знал. А причины своего поведения он не растолковал?
— Истолковал. Дескать, по родине тоскует. И война надоела.
— Мне и самому осада наскучила, — вздохнул Петр, — но что же мне делать. Отступать поздно.
— Мин херц, — проговорил Меншиков, — может, отпустим эстляндца. Все что нужно он сообщил.