Небит-Даг

Только сейчас Аннатувак услышал звуки лезгинки — по-любительски храбро играла на пианино Ольга. Кум-дагский торговый работник уже шел по кругу, пошевеливая плечами, помахивая руками. Был он лыс, как булыжник, и очень молчалив за столом, до сих пор никто не слышал от него ни слова. Но вот настала его минута. Сатанинские, высоко вскинутые брови, скульптурно подпухшие веки, сверкающий ряд золотых зубов… Он лихо прошелся, выбирая партнершу и прищелкивая пальцами. Танец его с Тамарой Даниловной произвел впечатление поразительное. Все глядели на дядю как завороженные: так неподвижно было его лицо со вскинутыми бровями и золотым оскалом, и так легки и быстры движения, казалось, будто завели механическую игрушку.

После ужина приезжие гости заторопились домой — им предстояло на рассвете лететь в Красноводск. Пока хозяева провожали их до калитки, женщины убирали посуду, принесли чайники и пиалы, и все-таки разговор свернули на дела конторы, как всегда бывает, когда собираются люди, работающие в одном коллективе.

Аннатувак сидел за столом, но мысли его унеслись далеко. На лбу собирались складки, губы недовольно кривились, будто он обдумывал трудную задачу и сердился на себя, что не может решить. Временами лицо светлело, хмурые складки расходились — он, видно, побеждал какое-то препятствие. И руки, лежавшие на столе, говорили не меньше, чем лицо. Пальцы то собирались в горсть, упирались в одну точку, то приходили в движение, начинали рисовать какие-то восьмерки.

Он все-таки выпил лишнее.

Это особенно бросилось всем в глаза, когда Ольга стала собирать со стола бутылки с ижевской водой. Човдуров вдруг вскочил и торопливо сгреб пять-шесть бутылок, поставил их в круг на столе перед собой и только тогда сел и рассмеялся:

— Вот сколько воды у нас для разведки в Черных песках! — сказал он, глядя на бутылки.

Все поглядели с удивлением. Пожалуй, только Аман понял, что означает загадочная фраза. Это было продолжение спора с той русской женщиной-гидрогеологом. Он быстро подошел к другу и склонился, положив руку на его плечо. Что он шепнул, никто не расслышал, но все услышали, как залихватски громко крикнул Аннатувак:

— А эта бабенка из Ясхана, видно, вскружила тебе голову! Будто она там не воду качает, а коньяк!

При этих словах Аман, не говоря ни слова, вышел на веранду. Ему не хотелось сегодня ни ссориться с этим неистовым человеком, ни усовещивать его. Он невольно слышал, что делалось в комнате, дверь осталась полуоткрытой.

— Вы хотите скомпрометировать политику партии!.. — доносился отрывистый голос Човдурова. Было ясно, что он задирает геолога, а тот молчит, избегает скандала. — Легко приспособили большие тезисы к маленькому делу! Да, к очень маленькому… Сами вы, Султан Рустамович, человек очень маленький… хоть и Султан…

— Эк вас развезло, молодой человек, — послышался ленивый голос Сулейманова.

Аман понимал, что умный человек хочет обратить в шутку неприличный разговор. Но Човдурова, видимо, раздражала невозмутимость противника. Теперь он кому-то, может быть жене, объяснил всю глупость врагов:

— Им сказали: удой молока увеличьте! А они рады стараться: быков начали доить!

Ольга заглянула на веранду. Аман не дал ей убежать, задержал.

— Оля, вызовите сюда Човдурова. Очень прошу…

— Я постараюсь.

— Буду ждать!

Выходка Аннатувака произвела на всех удручающее впечатление. Тамара Даниловна рванулась было к мужу, но тотчас остановилась, поняв, что, если вмешается, будет еще хуже. Никто, кроме Сафронова и Сулейманова, и не понимал, из-за чего, собственно, поднялся весь этот шум. Не знали, что уже после сессии Академии наук управляющий Объединением ездил в Ашхабад и докладывал в совнархозе среди прочих дел и о конфликте в конторе бурения. Но комиссия еще не кончила работу, вопрос оставался нерешенным, попросили прислать все материалы, чтобы изучить подробнее. Аннатувак Човдуров, как всякий одержимый упрямец, считал уже и это промедление своей победой.

Валентина Сергеевна умоляюще поглядела на мужа. Тот нехотя, с кислой улыбкой, вмешался в разговор.

— Аннатувак Таганович, может, вам кажется, что вы говорили недостаточно громко? — Ему, хозяину дома, было неловко, но он продолжал: — Тогда говорите еще громче, мы народ закаленный, выдержим. Скажите, неужели вы считаете, что резкость и, простите, порой бестактность — на пользу народу?

— Вы считаете меня врагом народа?

— Вот уж никогда не сомневался в чистоте вашего сердца.

— Как же прикажете понимать?

Теперь Валентина Сергеевна уже не рада была вмешательству мужа.

— Андрюша, — шептала она, — ну можно ли гостю говорить такие горькие слова?

Но Андрей Николаевич богатырской рукой мягко отстранил жену. Его, видимо, задела сама подозрительность Аннатувака.

— Постой, ты не понимаешь, Валя, — пробасил Сафронов. — Я не вижу разницы между своим домом и домом Човдурова. Мы давно не гости друг для друга. Мы — одна семья. Дело вовсе не в этом. Я в любом доме скажу, что Аннатувак Таганович, которого мы все любим и уважаем, не только не отдает себе отчета в своей грубости, но и не понимает, что вредит хорошо налаженному делу.