Небит-Даг

— Что ты сказал? Не отличает плохое от хорошего?

Почувствовав, что Мамыш полностью доверилась, Ханык нанес решительный удар.

— Прямо скажу, мамочка, Ольга — девушка легкого поведения.

— Что такое? Олге?

— Ольга Николаевна Сафронова.

— До чего же злая моя судьба. Айгюль превратилась в Ольгу, а Човдур в Сапара!

— Верно, верно говоришь, мама! Если бы мне посчастливилось сосватать такую пери, как Айгюль, я бы в одно мгновение семь раз склонился перед ней и семь раз выпрямился. Как жаль, что околдованные, пеленой задернутые глаза Нурджана не замечают ее.

— Лучше бы эта пелена пала на мои глаза!

— Что там говорить, мамочка, если человек околдован, он и в слепую и в горбатую может влюбиться.

— Только этого не хватало! Мало мне, что Аман стал калекой, так теперь и чужая, со стороны пришедшая к моей скатерти, оказалась кривой и горбатой!! Как же я переживу все это!

Концом платка Мамыш вытерла слезы, Ханык испугался. Что, если она заголосит и на крик сбегутся соседи?

— Не тревожься так, мамочка! Еще неизвестно, чем кончится дело, может, образумишь сынка, да и я полезу хоть в огонь, чтобы поссорить их друг с другом.

В голове Нурджана не отыщешь и капли разума! Все мои слова для него — пустой звук. Может, ты сумеешь сладить с ним? Дорогой мой, постарайся, ради дружбы постарайся уберечь его от неверного шага. А я твоей доброты никогда не забуду.

Ханык чувствовал, что заврался, и Мамыш легко сможет убедиться, что Ольга не кривая и не горбатая.

— Не стану скрывать, мамочка, Ольга красивая, привлекательная девушка.

— Какая польза от луны, если я не достаю до нее? Я же не пойму языка этой Олге! Пусть хоть алмаз в кольце, а что делать, если не лезет на палец?

— Не в этом дело, мамочка. Ольга и по-туркменски говорит. Но не страшно, если бы и не говорила. Когда сердца слиты воедино, можно понять друг друга и без языка: глаза объяснят желания чистых сердец. Но если сердца не сольются, как мед с маслом, тогда всему конец! Как бы тебе пояснить?.. Ольга не такая уж плохая девушка. Но выросла без матери, без воспитания… Ее капризная рука куда хочет, туда и тянется. Не стану скрывать от тебя, ее белые руки обнимали и шею Тойджана Атаджанова. Весь город говорит, что они ночевали вместе, когда ездили на праздник в колхоз. Тянулись эти руки и к моей шее, но ты знаешь мой характер. Я сбросил их, как веревку с шеи верблюда. Жаль, что эти руки капканом вцепились в Нурджана…

Мамыш вскочила с места.

— Ах, дорогой, что же делать?

Ханык тоже поднялся с ковра.

— Мамочка, я излил свое сердце, исполнил свой долг. Если позволишь, я теперь уйду.

Но Мамыш не слышала. Голова ее тряслась, в полном отчаянии старуха твердила:

— Ах, дорогой, что же мне делать?

Боясь, что Мамыш упадет, Ханык поддержал ее, поцеловал в висок.

— Не убивайся, мамочка. Я все улажу. Не сыном Дурдыева буду, если вместо Ольги не приведу тебе в дом Айгюль!

Обратив на Ханыка благодарный взгляд, Мамыш мокрой от слез рукой погладила его по голове.

— Пусть ждет тебя удача на каждом шагу.

— Будь спокойна! Только разреши мне поскорее уйти.

— Ни за что, дорогой! Сварю плов, покушаешь, тогда и уйдешь. Верно говорится: «Хороший парень — к обеду».

У Ханыка давно разыгрался аппетит, но он понимал, что дольше задерживаться опасно.

— Если Нурджан застанет меня здесь, все мои планы рассыплются, как бисер, нанизанный на гнилую нить.

— Как же я отпущу тебя без обеда?

— Ах, мамочка, я сам был бы счастлив просидеть с тобой весь день, да не приходится…

— Не везет тебе, бедный мой… Ну, я оставлю тебе, придешь попозже.

— Если правду сказать, я, конечно, не невидимка. Но, кроме ветра, никто не знает, где я хожу, где бываю, куда иду и когда я приду. Не обещаю, что скоро появлюсь. Но пусть никто, особенно Нурджан, не знает, что я был здесь. Понятно?

Мамыш поглядела с сомнением. То ли не понравились ей эти слова, то ли не верила в собственную выдержку.

— Дорогой, как же я могу дать такое обещание?

— Разве так трудно исполнить его?

— Сколько ни старался Атабай обуздать мой язык, ничего не мог поделать с этим маленьким кусочком мяса в два пальца длиной. Если я попробую прикрыть свой рот, язык, наверно, начнет щекотать мне нёбо.

Дурдыев вынужден был заговорить построже:

— Хорошо, мамочка, если думаешь, что это пойдет тебе на пользу, выйди во двор и во все горло кричи о нашем разговоре.

— Нет, дорогой, нет! Я шучу. Понимаю, что для меня стараешься. Будь уверен, как ни слаб мой язык, он станет дверью на семи замках. Не будь я матерью Нурджана, если когда-нибудь проговорюсь!

Успокоенный тем, что повесил замок на старухин рот, Ханык решил взять и ключи с собой.

— Мамочка, мне совесть не позволит поступить, как другие: мол, пусть все идет как бог даст. Я для друга пойду на все! Но если ты не понимаешь этого, пеняй на себя.

Мамыш обеими руками ухватилась за Ханыка.

— Понимаю, дорогой, понимаю.

— Если понимаешь, то хорошо. А теперь — до свидания!