Небит-Даг

— Я старался не прерывать вас, Евгений Евсеевич, — невозмутимо сказал Сулейманов. — Напрасно вы воспринимаете все, что здесь происходит, только как теоретический спор с вами… Никто не спорит с вашей «разбитой тарелкой». Бурить трудно, нас ожидают аварии. Но бурить нужно, и мы будем бурить! Нам пора идти в пустыню за нефтью — в этом вся перспектива на будущее, на десять лет вперед! Партия зовет нас предельно расширять фронт нефтяных промыслов. Пусть там, в песках, трудно, пусть там, в недрах, «разбитая тарелка» — разведчики должны идти туда, где нефть! Там ее много, и мы пойдем туда… — Сулейманов помолчал, как бы кончив свой разговор с Тихомировым, и теперь всем корпусом резко повернулся в сторону Човдурова. — Есть и другая позиция, близорукая, деляческая: зачем идти на это сомнительное дело, еще не освоены полностью старые нефтяные пласты в давно обжитых районах. Еще и тут рядом, на Вышке, в Кум-Даге, можно бурить с успехом, и даже, если говорить о показателях будущего года, то можно больше набурить, чем где-то в чертовом пекле, в песках… Ну, а если придется туда идти, так по крайней мере с января будущего года, удачно выполнив на легких скважинах программу этого года… Год-то идет к концу? О трудностях, как о подлинной причине консервации дальней разведки, открыто не скажешь. О хитростях, связанных с выполнением программы по валу, по метражу проходки, тоже говорить вслух не принято: неудобно! Тогда привлекается на помощь услужливая наука! — и с этими словами Султан Рустамович необыкновенно изящно протянул маленькую руку в сторону Тихомирова. — Такая наука неоценима, потому что доказывает, что бурить в песках вообще не надо: там, дескать, нефть не та… Зелен виноград!

— Демагогия… — коротко бросил Човдуров.

— Тот, кто занимает такую позицию, — словно не слыша реплики, продолжал Сулейманов, — разумеется, считает себя человеком, думающим по-государственному, а других считает…

— Авантюристами, — решительно подсказал Човдуров.

— Это он считает государственную копейку, — показывая пальцем на Аннатувака Тагановича, продолжал геолог, — это он умеет считать деньги, это он не хочет бросать на ветер миллионы и растрачивать напрасно силы людей и средства…

Човдуров слушал речь Сулейманова, уже стоя от нетерпения. Сейчас этот стройный человек в полувоенном кителе и галифе казался гораздо старше своих тридцати восьми лет — так искажает гнев черты еще молодого лица.

— Я выслушал вас, — жестко и властно остановил он движением руки Сулейманова. — Что вы предлагаете?

— А вы что предлагаете?

— Я предлагаю просить Объединение и совнархоз республики разрешить временно прекратить бурение в Сазаклы… — убежденно произнес Човдуров. — Одна вышка едва не сгорела, вторая фонтанирует водой, сегодня ночью стала играть третья. И это все у опытных мастеров, таких, как уважаемый Атабай! Я предлагаю свернуть работы, прекратить рисковать жизнью людей — мы вдалеке от них, нас разделяет бездорожье, нам трудно им помогать в критическую минуту. А прежде чем бросать в это дело капиталовложения, прежде чем осваивать новый район — строить шоссейные дороги, водопровод, автотракторные стоянки, мастерские, медпункты, бани, магазины, нам надо оконтурить месторождение, сказать «да»… Слышите? Сказать «да»…

— И тогда вы будете делать капиталовложения? — с внезапной пылкостью воскликнул молчавший до сих пор Сафронов. — Но ведь это же и есть заколдованный круг! В том-то и дело, что наше бурение в Сазаклы — это вроде символики, не больше! Вы умный человек, Аннатувак Таганович, и знаете, что там надо искать нефть, но там искать приходится за счет выполнения общей программы… И вот для символики у нас там бурит мастер Атабай. Я-то инженер, я хорошо понимаю, что эти одинокие скважины вдали от материально-технической базы обречены на прозябание, от них не скоро получим результаты…

Начальник участка Очеретько, бритоголовый, мешковатый с виду дядька с отвислыми запорожскими усами, поддержал Сафронова.

— Мысль Андрея Николаевича высказывается за эти сутки второй раз, — сказал он. — Сегодня ночью в бригаде Атабая мне то же самое говорили. Бурильщики ведь не хуже нас с вами понимают, какие там трудности и опасности, но видят государственный смысл и не бегут оттуда, рвутся в дело… Им лично невыгодно там работать — в Кум-Даге и легче, и семья близко, и больше заработаешь, премии идут за метраж… Но они рассуждают так: если идти — так широким фронтом! На вышке Атабая авария — другая идет к нефти, у тех затор — Атабай работает. Кто-то живой, как говорится, дойдет!..

«Хорошие слова, горячие слова, от сердца говорит… — так думал парторг Атабаев, слушая Очеретько. — А все-таки прав, наверно, Аннатувак!» — и он вспоминал дни отступления под Лозовой: как трудно было тогда отдавать приказ об отходе, легче — в бой очертя голову… А надо отступать и надо принимать на себя самую тяжелую ответственность — покидать города и села, покидать во имя конечной победы.

— …что вы его слушаете! — доносился до ушей Амана резкий голос друга. — Что он понимает! Он в бурении как сазан плавает!..