— А то бывает, как сычи, — неторопливо говорила старуха, расставляя посуду, — усядутся по углам и молчат… Вот попробуйте пирога с орехами и урюком, как меня ваша мамаша учила, а то завтра воскресенье, опять в Кум-Даг поеду. Пусть хоть сегодня, как у людей, и мы с пирогами будем…
Старуха удалилась. Нурджан разлил чай и без обиняков задал вопрос, который вертелся на языке:
— Аман, можно к тебе переехать?
— Буду рад. Вторая комната пустует. Только…
— Что только?
— Только неужели покинешь мать?
— Из-за нее-то и хочу уехать. Как я буду смотреть в глаза Ольге, если останусь дома?
— Так-то оно так… — Аман помолчал. — А не жалко тебе старуху?
— Конечно, жалко, но, сам знаешь, словами ее не убедишь.
Дверь широко распахнулась, и в комнату вошла Мамыш. Она робко моргала редкими, выцветшими ресницами, бледные губы дрожали, голова, окутанная белым платком с синими розами, беспомощно тряслась, дрожали и пальцы, придерживающие платок у подбородка.
— Мама! — обрадовался Аман. — Вот хорошо, как раз к чаю!
Радость его была непритворной. Ему было жалко старуху, которой угрожало одиночество. Он надеялся примирить ее с братом.
— Вот какой редкий случай, — продолжал он, — почти всей семьей собрались. Можно и поговорить, можно и договориться…
— Едва ли, — прерывающимся голосом сказала Мамыш. — Не знаю, что делать, твой брат думает совсем не так, как я…
— Чтобы мыслить одинаково, надо понять друг друга.
— Что же делать, дорогой, если он не понимает моих желаний? — Мамыш говорила робко, казалась совсем подавленной.
— Тогда ты пойми его!
— Аман-джан, хоть ты не терзай моего раненого сердца! — тихо сказала старуха. — Нурджан хочет ввести в мой дом…
Нурджан, боясь, что мать опять примется поносить Ольгу, не выдержал:
— Мама! Прекрати!
— Вот видишь, Аман, я еще ничего не сказала, а что услышала?
Аман остановил ее:
— Погоди! Как я понял, Нурджан собирается жениться. Правильно?
— Ах, дорогой, это и моя мечта! Но он…
Нурджан снова перебил мать:
— Не говори о ней!
Все сочувствие Амана было на стороне брата. Он решил тверже говорить с матерью.
— Пойми, что Нурджан хочет привести к тебе в дом не чучело, которое безгласно будет сидеть в углу, а свою любимую, свою единомышленницу, с которой надеется прожить всю жизнь. Какое же ты имеешь право мешать молодым?
— Но ведь это Нурджана могут обмануть синие глаза, а я эту проходимку в дом не пущу! — Мамыш начала горячиться.
— Мама, довольно!
— Ах, ты уже успел сговориться с ним?
— Думай, как хочешь, но никто не посмеет оторвать сердце Нурджана от Ольги!
— Нога этой Олге не вступит в мой дом!
— Ты знаешь, на свете есть столько домов, где можно жить! Есть мой дом, есть Ольгин, да и в квартире Нурджану не откажут, если он окажется семейным человеком.
— Ой, горе мне! — закричала Мамыш. — Собственные дети хотят заживо похоронить меня! О горе, горе…
Напускная кротость старухи внезапно улетучилась. Она сверкнула глазами на Нурджана, вытащила из кармана смятый конверт и поднесла к его лицу.
— Читай! Может, тогда разберешься, чего стоит мать, чего стоит Олге! Я жалела тебя, не показала дома письмо… Но раз ты бежишь от меня — читай!
Нурджан схватил письмо, с каждой строчкой глаза его все больше округлялись, родинка трепетала на щеке. Он прочел до конца и снова начал, шепча про себя некоторые фразы, будто стараясь запомнить наизусть, потом скомкал письмо и бросил на стол.
Мамыш испуганно следила за ним, забившись в угол дивана. Два часа назад, наплакавшись после ссоры с сыном, она ринулась искать Нурджана и встретила Дурдыева. В ответ на упреки старухи, что он вносит разлад в семью, что из-за него Мамыш обидела скромную девушку, Дурдыев, гримасничая и подмигивая, достал из пиджака этот конверт и прочел вслух письмо, не оставлявшее сомнения в отношениях Тойджана и Ольги. Это Ханык посоветовал ей поискать Нурджана у старшего брата, это он научил, как соврать, когда спросят, откуда к ней попало письмо. И верно, Нурджан сразу спросил:
— Где ты взяла его?
— Нашла на полу под вешалкой в прихожей, там, где висело ее пальто, — храбро соврала Мамыш и вдруг прикрыла рот рукой. Вспомнив, что Ольга даже не раздевалась в доме, она испугалась, что ее могут уличить.
Аман перевел глаза со скомканного письма на брата, Нурджан понял и махнул рукой.
— Читай…
Разглаживая странички, Аман вглядывался в незнакомый почерк.