Небит-Даг

— Кстати, уж расскажи нам, какой хан построил эту крепость, что за народ жил здесь? — сказал Аннатувак.

На этот раз Махтум немного смутился.

— По правде говоря, этого Сапджан не знал. Если он не ошибается, этого не мог бы сказать и Толстов.

Сафронов задумался над происхождением слова Балхан. Когда-то он слышал и даже в свою тетрадь записал, будто Балхан происходит от слова вулкан. Но это толкование и тогда казалось неправдоподобным, — ведь по всему каспийскому побережью туркмены называют вулканы «патлавук».

— Аннатувак Таганович, откуда это слово — Балхан?

Човдуров искоса поглядел на Махтума.

— Где уж мне знать, это пусть Махтум расскажет.

— Сказать правду, не слыхал, не знаю этого, — признался шофер и вдруг просиял, словно нашел игрушку. — Впрочем, если не ошибаюсь, Балхан происходит от «Бей уллакан» [5].

— Нет, Махтум, не так, — мягко возразил Човдуров. — Балхан происходит от слов «Бал акан» [6].

— «Протекал мед»? Подходит! Только я нигде не вижу тут меда.

— А видишь, какая жизнь была когда-то вокруг этой крепости?

— Ну, когда это было…

— В древности Узбой протекал между Большим и Малым Балханами к Каспийскому морю. В те времена это был прекрасный край, поэтому реку называли Узбой, то есть «Красивый берег», а воду его сравнивали с медом. Вот откуда название Балхан! А когда Аму-Дарья сменила свое русло, отказалась от Узбоя, жизнь в этом краю заглохла, и остались на память только развалины крепости.

Аннатувак закурил. Сафронов продолжил рассказ о прошлых днях этого края:

— Ты, должно быть, удивляешься, Махтум, что в Небит-Даге так хорошо принялись бульвары и сады. Отойди на километр — ни травинки. А ведь все очень просто: нашли под землей воду — озеленили город. Вспомни-ка, встречал ли ты здесь, на западе, хоть один благодатный уголок, кроме долины реки Атрека? А недалеко то время, когда снова в наших краях потечет мед. Но покуда, как говорят, до прихода палки годится и кулак — надо искать воду и под землей и ценить каждую каплю не меньше, чем нефть…

Удрученный ученостью начальников, Махтум начал заводить «газик». Машина двинулась по плоской вершине Балхана. Тут уже не было никакой дороги, и шофер прокладывал колею по своему разумению, делая неожиданные зигзаги и виражи.

Все утро Сафронов любовался Човдуровым. Во всем, что тот говорил и делал, было столько детского и привлекательного, что трудно представить, как тяжел, упрям, хвастлив бывает он временами. Сегодняшняя стычка с Махтумом вовсе не была похожа на ссору начальника с подчиненным. Так ссориться могли только два товарища: один — простодушный, вспыльчивый, нетерпеливый, другой — хитрец, прикидывающийся простаком. А как Човдуров интересуется историей Туркмении, как неожиданно обнаруживает интерес к филологии. Хотелось бы знать, способен ли он когда-нибудь трезво оценить свое собственное поведение? Задумывался ли хоть раз в жизни над самим собой?

— Аннатувак Таганович, расскажите-ка о своем детстве. Ну, хотя бы о вашем самом первом воспоминании… — вдруг сказал Сафронов.

— А почему вас это интересует?

— Да потому же, почему я спросил вас о Балхане. Все что-то хочется понять, во всем разобраться…

Аннатувак задумался.

— Как ни странно, — помолчав, сказал он, — самое раннее воспоминание жизни связано у меня с этой горой. Мы ведь здешние, прибалханские. Когда был маленьким, мы жили у колодца Молла-Кара Сами знаете — пустыня. Курорта тогда не было. Дров ближе, чем за пятнадцать километров, не найдешь. На себе не дотащишь. И вот отец купил ишака у соседа. Как хвалил сосед своего ишака: «Быстроходный осел! Дисциплинированный осел! Очень порядочный осел!» И на следующий день после покупки мы с двоюродным братом поехали за саксаулом к подножию Балхана. Мне — восемь лет, брату — девять. Мучились, мучились, пока нарубили… Саксаул — это же не дерево — чугун! Пришло время укладывать дрова — осел не ложится. Мы и уговаривали его, мы и били его — ничего не помогает. Уперся, как… осел, и — никакого к нему подхода! Верно говорят: с ослиным упрямством ничего не поделаешь. На всю жизнь запомнил…

Сафронов с трудом удерживал улыбку.

— А где теперь ваш брат?

— На Челекене. Разнорабочим на промыслах.

— Как странно. Вместе росли, а теперь ему до вас и рукой не достать…

— Ничего странного. Не захотел учиться, вот и мыкает горе. Да если бы и захотел, может, тоже недалеко ушел бы. Я вот кончал с Васькой Сметаниным, вы его знаете — он сейчас инженером в производственном отделе на Кум-Даге. Как пришел из института на эту должность, так и сидит по сей день на том же месте. Лежачий камень…

— Кулиев, кажется, тоже вместе с вами кончал? — поддел Сафронов.

— Кулиев теперь работал в Ашхабаде заместителем председателя совнархоза.

— У него связи, — отмахнулся Аннатувак, — я сколько лет работаю, представления не имею, как это продвигаться по знакомству…

— А у Сангалиева, вашего друга, который теперь в Красноводском райкоме партии, тоже связи?

— Так он же по партийной линии пошел, — простодушно удивился сравнению Аннатувак. — А я нефтяник! Меня с бурения бульдозером не выковыряешь.