Небит-Даг

— У вас тут были события? Мне ничего не рассказывали!

— Разве шум, который тут подняли, стреляя из пушек по воробьям, не донесся до Небит-Дага, не дошел до твоих ушей?

— Не ты ли учил меня всегда, что брань взрослых — польза детям?

— Это когда взрослые учат детей, а когда ишак орет от скуки, никому нет пользы. Так вот, приехал к нам большой начальник. Мы собрались, каждому хочется получить полезный совет, послушать умные слова… И что же? — Старик поморщился, словно отведал горького. — Он вел себя, как бай, пришедший к батраку, как судья, приехавший вершить расправу! Не успел сойти с самолета, как начал глотку драть. Не оставил в покое ни меня, ни тебя. Думается, не только нефтяники, но и берега старого Узбоя и древние Балханы не слышали такого крика. К чему это? Может, своей свирепостью хотел нагнать страху, показать себя? Но ведь это глупость! Ты знаешь, в чем мы все виноваты? Капли мазута вокруг буровой — вредительство и бесхозяйственность! Мы, видишь ли, на этом потеряли миллионы тонн нефти! Я сам всю жизнь борюсь с потерями, но капли — не тонны. Приблизишься к котлу — измажешься сажей. Это закон. Тут бояться нечего. Ты бы поглядел на людей, когда он кричал. Все стояли, как на похоронах…

— Не пойму, — сказал Аннатувак, — почему принимаешь это так близко к сердцу?

— Я не тому удивляюсь, — продолжал старик, — что он глупый и дурной человек, а тому, что ему поручили такую ответственную работу. Обидно, когда простыми людьми, занятыми полезным трудом, распоряжаются такие тупицы. Сорняки надо вырывать с корнем! Даже верблюд мычит, когда его бьют палкой, так и мне трудно было стоять молча, когда он орал. Я хотел было сказать, что, если бы дело делалось криком, так ишак правил бы миром, но Кузьмин дернул меня за бушлат. Догадался, что хорошего не скажу. Тут и я вспомнил, что, повесь собаке на шею жемчуг, она облает тебя. Но все-таки жаль, что я ничего не сказал.

— Думаешь, была бы польза?

— Какая там польза, дорогой! Разве старый кобель перестанет лаять, когда велят замолчать?

— А не думаешь, что, если бы твои слова имели крылья и долетели до начальника, в ответ ты получил бы не похвалу?

— Я не из тех, кто любит посудачить за глаза. Может, наш разговор будет камнем, упавшим в колодец, но я не с одним тобой говорил. Вольный ветер развеет солому моих слов, а зерна разбросает повсюду.

— А если до начальника долетит солома, а не зерна?

— Пусть засыплет ему глаза! Как будто в нем дело! Я говорю для того, чтобы каждый поразмыслил над моими словами и не уподоблялся этому ослу.

— Это кто же каждый? — спросил Аннатувак, который уже начинал догадываться, к чему вел разговор отец.

— Ты, например…

— Я, кажется, свое дело знаю!

— Верно. Но не знаешь своего места.

— Что ты хочешь сказать?

— Что у тебя тоже громкий голос.

— Спасибо за урок!

— Мое дело предостеречь…

— Не вижу, чтобы ты сам прислушивался к моим предостережениям.

— Яйца курицу не учат.

— Значит, и говорить не о чем!

Аннатувак схватил шапку и выбежал из будки. Настроение было вконец испорчено. Никто не умел так растревожить начальника конторы, как его отец. Что там Сулейманов или управляющий Объединением! Они ведут деловые споры, а если и услышишь ядовитое замечание — все равно не заденет до глубины души. А после такого разговора с отцом надолго остается ноющая боль, как будто расковыряли зуб.

Очеретько уступил Човдурову свою комнату в бараке, которая служила ему и кабинетом, и директор начал прием рабочих.

Люди были озабочены главным образом бытовыми делами. Кто просил внеочередной отпуск — жена рожала, кто путевку в санаторий, кто хлопотал, чтобы устроить детей в детский сад. Аннатувак хмуро спорил с просителями или так же хмуро соглашался. Он не очень любил заниматься этими, как он выражался, завкомовскими делами. Последним в комнату вошел Тойджан. Он собирался поговорить с Аннатуваком насчет квартиры.

Вопрос о свадьбе был решен в Небит-Даге бесповоротно. Они с Айгюль поклялись больше никогда не ссориться из-за пустяков. Тыллагюзель была оповещена о предстоящем радостном событии, а Тойджан должен был рассказать все Тагану.

До сих пор Тойджан жил в холостяцкой запущенной комнате, в коммунальной квартире. Комната была настолько мала, что Атаджанов не мог даже перевезти в город мать из аула. Квартиру в Небит-Даге, особенно в последние два года, получить нетрудно, но, чтобы дело быстрее пошло по инстанциям, нужно заручиться поддержкой начальника конторы. Тойджан был бурильщиком на ответственной буровой, собирался жениться: он ни минуты не сомневался, что Аннатувак его поддержит. Но начальник конторы встретил иначе, чем можно было ожидать.

Упершись подбородком в кулаки, Аннатувак исподлобья поглядел на бурильщика и спросил:

— Ты кем себя считаешь?

Тойджан опешил. Човдуров говорил так, будто сам вызвал к себе и в чем-то обвиняет. Похоже, что вместо светлой просторной квартиры собирается предложить комнату за решеткой. Однако Тойджана было трудно сбить с толку. Он вежливо ответил:

— Я думал, вам известно, что я бурильщик в бригаде Тагана-ага.

Аннатувак нахмурился.