— Набор правил нельзя изменить, воздействуя на них извне, Оливер. Мы просто этого не допустим. Никогда не допустим. Если дела примут скверный оборот, если разложение усилится и распространится вширь и вглубь, то будет уничтожено все. Любой, даже самый малый предмет материального мира, который вам известен, которого вы лишь когда-то случайно коснулись, будет превращен в ничто, стерт в пыль. Врагу не достанется ничего. Ничего!
— Но мы можем не допустить конца света, — возразил Оливер. — Не забывайте о свободе воли. Выбор остается за нами.
— Да, но твой народ вечно пытается уверовать во что-то неправильное, Оливер. Круговистская церковь была хороша. Она была ближе к истине, ближе, чем могли представить себе ваши викарии и пасторы. Но землевладелец не любит, когда его дольщики приглашают к себе беспокойных гостей. Ты понимаешь, кого я имею в виду — тех, кто забывает свое истинное место, кто мочится прямо на улице, кто тащит все, что плохо лежит, кто качает права и всем угрожает расправой. Когда владелец земли видит вокруг себя это безобразие, он требует изгнания наглецов. Поверь мне, Оливер, твой народ не желает знать, что такое жизнь без крыши над головой.
— Получается, что всю мою жизнь я был лишь пешкой в игре богов?
— Нет, Оливер, — ответила Смотрящая. — Ты — мой шахматный конь, который мне очень симпатичен. Ты волен делать собственные ходы. Мне будет очень приятно, если игра продолжится бесконечно. Но и в этом случае все зависит от тебя.
— Но вы все-таки вмешались, — заметил Оливер. — Что такое, по-вашему, этот наш с вами разговор, как не самое настоящее вмешательство? Иначе зачем, когда мне было всего пять лет, меня привезли обратно в Шакалию?
Женщина посмотрела мимо него на дерево, как будто заметила на нем нечто такое, что смутило ее, и светящиеся сферы, окружавшие ее голову, как будто стали вращаться с еще большей скоростью. Затем вновь перевела взгляд на Оливера.
— Лишь в той малой степени, чтобы исправить потерю равновесия, вызванную присутствием внешних сил, тех, кому нет места здесь, Уайлдкайотлей и их хозяев. Как я буду латать дыры — мое личное дело, на мой выбор никто не влияет. Но боюсь, мы слегка опоздали. Чтобы предохранить худую крышу от протекания уже недостаточно законопатить дыры, а сверху замазать глиной. Изменения приобретают необратимый характер. Когда это случится, мое желание или нежелание будет мало что значить. На мое место придет кто-то другой, Оливер. Никаких гвоздей больше не будет. Никаких ограничений ущерба тоже. Ты получишь опасное задание, и часовой механизм быстро начнет последний отсчет.
— С вами все в порядке? — неожиданно встревожился Оливер. — Мне кажется, что вы дрожите.
— Мне — нужно — идти, Оливер. Слишком большое разрешение. Я не привыкла действовать на столь детализированном уровне, будучи ограничена возможностями этого несуразного тела. Я — крупная девушка — в глубине души. Красота ветвей превращается — лист за листом — в простоту из сложности — сложность из простоты.
Женщина начала растворяться в окружающем пространстве, и лишь светящие сферы вокруг нее продолжали издавать гул.
— Прежде чем вы уйдете, я хочу узнать, почему здесь появился этот занавес, — обратился к ней Оливер. — Почему он тысячу лет назад появился в Шакалии, заражая детей, убивая взрослых, соприкоснувшихся с ним.
— Какой умный мальчик, — похвалила его женщина, и на ее глаза навернулись слезы.
— Страна, что находится по ту сторону занавеса, те, кто там живет — они ведь не будут уничтожены? Ведь они не часть этого мира, даже не часть нашей вселенной. Вот почему туман заражает некоторых из нас, избранных — чтобы хотя бы горстка людей выжила за пределами нашего мира, избежала уничтожения, потому что человеческая раса должна существовать и дальше. Это запасной выход, который вы пробили для нас в самом сердце Шакалии.
— Если до этого дойдет дело, Оливер, — отозвалась Смотрящая, — ты будешь знать, куда бежать. За занавесом смогут выжить лишь помеченные туманом. Приведи туда пары, Оливер, чтобы за занавесом они могли дать жизнь потомству.
В следующее мгновение она окончательно исчезла. Утренний ветер сделался холоднее прежнего.
В памяти Оливера всплыл образ пятилетнего мальчугана, одиноко стоящего возле деревни, расположенной в опасной близости от проклятого занавеса. Он пытается заговорить с толпой местных жителей, в равной степени удивленных и напуганных появлением загадочного ребенка. Он показывает им кулон-талисман, который ему подарила Смотрящая. Если приподнять крышечку, то можно увидеть миниатюрный портрет его матери.
Его старая жизнь в очередной раз закончилась.
— К порядку! — воскликнула женщина-председатель и ударила по столу деревянным молотком. Она никогда еще не видела, чтобы зал был настолько полон, как не видела одновременно такого количества Стражей — те обычно приезжали в Миддлстил раз в год, чтобы пообедать в своем клубе. Двери прямо напротив нее — они вели на галерею, где обычно собирались представители прессы — на сей раз были заперты. Гиен пера с Док-стрит на сегодняшнее заседание не пустили.