– Нет уж. Сиди. – Она села, но избегала моего взгляда. И вдруг я кое-что поняла. – Подожди. Я узнала об этом первая?
Бейли фыркнула:
– Не льсти себе. Первой была мама. Потом тетушка Бетси. Ты далеко не в первой десятке.
– Ладно. Конечно-конечно, – заикалась я. – Но тогда… почему я до сих пор оставалась в неведении?
– А когда мне было тебе говорить? В последнее время нас трудно было назвать лучшими подружками. Может, стоило рассказать тебе обо всем, когда мы проходили мимо друг друга в коридорах? Подходящий вариант, правда? А может, в очереди в столовой? После того как я поставила на поднос тарелку с приготовленной на пару морковью?
– Ладно, поняла, – признала я. – У тебя действительно не было возможности. Ну а прежде? Ты же, наверное, родилась такой.
– Я входила в ту же самую молодежную группу, что и ты. Помнишь об этом? – пробормотала она. Я поморщилась, вспомнив о некоторых вещах, о которых мы молились. О том, чтобы Бог дал силу нашим представителям в Конгрессе. Чтобы суды принимали правильные решения. В то время я была совершенно уверена: все у нас хорошо. Но с точки зрения Бейли, дела, вероятнее всего, обстояли просто ужасно.
– Ты поэтому перестала ходить в церковь?
– Нет. Я перестала туда ходить, потому что Бога нет.
– Ничего себе!
– Да ладно, не прикидывайся, будто тебя это коробит. Ты тоже не всему верила из того, что они тебе там втолковывали, раз мы отправились в эту небольшую поездку.
– Все это сложно, – пробормотала я.
Так оно и было. Мне всю жизнь твердили: то, что я собиралась сделать, – грех, и это казалось очевидным. Вопрос с простым на него ответом. Но я становилась старше и начинала понимать: многое из проповедуемого в церкви не имело никакого отношения к реальной жизни. И теперь, когда я очутилась в столь сложной ситуации, все оказалось далеко не так просто, как было обещано.
Мы погрузились в молчание. Бейли таращилась на стол. Когда она наконец заговорила, то сделала это так тихо, что я едва слышала ее.
– Знаешь, я долгие годы пыталась убедить себя в том, что все не так. И если я стану игнорировать это обстоятельство, то оно вроде как исчезнет. Меня и без того принимали с трудом. И мне не хотелось отличаться от остальных еще чем-то. А тебе я ничего не говорила, потому что не знала, как ты прореагируешь.
– Но я же была твоей подругой.
– А ты бы осталась ею? – Бейли старалась не смотреть на меня. А сосредоточила взгляд на узорах искусственной древесины столешницы.
– Да! – практически выкрикнула я. – Ты – это ты, Бейли. И если любовь к девушкам – то, что делает тебя тобой, значит, я восприняла бы ее как должное.
Наконец Бейли подняла глаза:
– Правда?
– Да.
Она улыбнулась:
– Ну тогда, слушай. Мне действительно нравятся девушки. Первая, на кого я запала, была Эмма Уотсон в фильмах о Гарри Поттере. Она нравится мне до сих пор. И Мисс Поулос тоже ничего.
Я фыркнула от смеха:
– Школьная медсестра?
– Я имитировала носовые кровотечения, чтобы попасть в медицинский кабинет.
– Бейли, – шутливо пихнула ее я. А потом спросила: – А у тебя есть подружка?
Бейли покраснела и отвернулась:
– Нет.
Мы немного помолчали, но я ничего не могла с собой поделать. Мне надо было знать.
– А была?
– Конечно. О да. Великое множество. – Она вздохнула и буркнула: – Нет.
– Правда? Подожди. А ты хоть раз целовалась с девушкой? – недоверчиво спросила я.
– Нет. – Она стала пунцово-красной.
– Неужели? Ты никогда не делала этого под трибунами стадиона? Или во время школьных вечеринок? И даже на школьном балу?
– О да, лесбийские поцелуи в актовом зале приняли бы на ура.
– Прости меня. Я такая идиотка.
– Да не важно. Школьные балы – для лузеров.
– А тогда откуда тебе известно?..
Бейли посмотрела на меня, как на дебилку.
– Знаю, и все. Ты же знала, что любишь целоваться с парнями, до того, как сплелась языками с Декьюзиаком. – Теперь покраснела я. Она была права.
Бейли выгребла из бумажника пригоршню монет и положила на стол.
– Нам пора. Твоя взяла. Тухлое дело – искать здесь попутчиков. – Выходя из кабинки, она чуть не врезалась в официантку, возвращавшуюся с заказанными нами напитками.
– Что? Вы уже уходите?
– Нужно ехать, – пробормотала Бейли, не сводя взгляда со своих ботинок. Я посмотрела на нее, потом на официантку. Если прищуриться, то можно было уловить сходство между ней и Эммой Уотсон. И тут мне пришла в голову одна идея.
– Я могу оплатить танец для моей подруги? Сколько это будет стоить?
Бейли в шоке повернулась ко мне.
– Вероника? – Она не верила своим ушам, но в ее голосе было предвкушение.
Официантка улыбнулась:
– Двадцать долларов за песню. – Я взяла со стола счет.
– Я думала, нам пора, – с напускным смирением напомнила мне Бейли.
– Ты же говорила, что мечтаешь о приключениях. – Я дала официантке двадцатку. Вблизи девушка пахла ванилью и лаком для волос. Взяв купюру, она сунула ее за пояс.
– Следующие три с половиной минуты будут самым увлекательным приключением в твоей жизни, – промурлыкала она. – Меня зовут Сапфир. Она пальцем вывела на плече Бейли восьмерку. Глаза Бейли покрылись поволокой.