Неандертальский параллакс

В день, когда они уезжали из Рочестера, у Понтера было интервью на радио; на неандертальцев, где бы они ни оказались, всегда был высокий спрос в качестве гостей различных шоу. Мэри с интересом слушала, как Боб Смит с «WXXI», местного отделения «Пи-би-эс», расспрашивал Понтера о неандертальских верованиях. Смит уделил немало времени неандертальской практике стерилизации преступников. И теперь, когда они брели по длинному грязному туннелю, эта тема вдруг всплыла в её памяти.

— Да, — сказала Мэри в ответ на вопрос Понтера, — ты держался отлично, но…

— Но что?

— Ну, те вещи, которые ты говорил — про стерилизацию людей. Я…

— Да?

— Прости, Понтер, но я не могу этого принять.

Понтер посмотрел на неё. На нём была особая оранжевая каска, одна из тех, что руководство шахты заказало специально под форму неандертальской головы.

— Почему?

— Это… это бесчеловечно. Да, я думаю, именно это слово здесь к месту. Человеческие существа просто не должны творить такое.

Понтер некоторое время молчал, глядя на пустые стены штрека, покрытые металлической сеткой для предотвращения обвалов.

— Я знаю, что на этой версии Земли многие не верят в эволюцию, — сказал он, наконец, — но те, кто верит, должны понимать, что процесс эволюции человека — как вы это называете? — забуксовал. Поскольку медицинские технологии дают возможность дожить до репродуктивного возраста практически каждому, перестаёт действовать… я не знаю, как это у вас называется.

— «Естественный отбор», — сказала Мэри. — Конечно, я понимаю это; без селективного выживания генов эволюция невозможна.

— Именно, — сказал Понтер. — А ведь именно эволюция сделала нас теми, кто мы есть, превратила четыре изначальные, базовые формы жизни в то разнообразие сложных организмов, что мы наблюдаем сегодня.

Мэри пристально посмотрела на Понтера.

— Четыре изначальные формы жизни?

Понтер моргнул.

— Ну да.

— Какие именно? — спросила Мэри, подумав, что, возможно, она наткнулась-таки на признаки лежащего в основе мировоззрения Понтера креационизма: может быть, эти четверо — неандер-Адам, неандер-Ева, партнёр неандер-Адама и партнёрша неандер-Евы?

— Первые растения, животные, грибы и — я не знаю, как по-вашему — группа, включающая некоторые виды плесени и водорослей.

— Протисты или протоктисты — смотря кого спрашивать.

— Так вот, каждая из них возникла из первичного добиологического материала независимо.

— Вы нашли доказательства этого? — спросила Мэри. — Мы-то считаем, что жизнь в нашем мире возникла лишь однажды, где-то четыре миллиарда лет назад.

— Но эти четыре типа жизни растолько различны… — сказал Понтер, но потом пожал плечами. — Впрочем, это ты — генетик, а не я. Цель нашего путешествия как раз и состоит в том, чтобы встретиться с нашими специалистами в этих вопросах, так что не забудь спросить кого-нибудь из них и об этом тоже. Один из вас — не знаю, кто именно — похоже, узнает от другого много нового.

Мэри не переставала удивляться тому, как неандертальская наука и наука её Земли умудряются не совпадать в таком количестве фундаментальных вещей. Но она не хотела уклоняться от более важной в данный момент проблемы, которая…

Более важной проблемы. Интересно, подумала Мэри, что моральную дилемму она считает более важной, чем базовый научный факт.

— Мы говорили о прекращении эволюции. Ты сказал, что твой вид продолжает эволюционировать, поскольку сознательно выпалывает плохие гены.

— «Выпалывает»? — недоумённо повторил Понтер. — А-а, сельскохозяйственная метафора. Да, ты права. Мы продолжаем улучшать наш генофонд, избавляясь от нежелательных признаков.

Под ногой Мэри хлюпнула лужа грязной воды.

— Я могла бы в это поверить — но вы стерилизуете не только преступников, а также их ближайших родственников.

— Конечно. Иначе нежелательные гены сохранятся.

Мэри покачала головой.

— И вот этого я не могу вынести. — Хак пискнул. — Вынести, — повторила Мэри. — Стерпеть. Примириться.

— Почему?

— Потому что… потому что это неправильно. У личности есть права.

— Разумеется, есть, — сказал Понтер, — но и у вида тоже. Мы защищаем и улучшаем барастов как вид.

Мэри внутренне содрогнулась. И, похоже, не только внутренне, потому что Понтер сказал:

— Ты негативно отреагировала на то, что я только что сказал.

— Ну, — сказал Мэри, — просто в нашем прошлом многие слишком часто заявляли, что занимаются тем же самым. В 1940-х Адольф Гитлер пытался вычистить из нашего генофонда евреев.

Понтер слегка склонил голову, должно быть, слушая, как Хак напоминает ему через кохлеарные импланты о том, кто такие евреи. Мэри представила, как миниатюрный компьютер говорит: «Ты помнишь — те, что оказались не такими легковерными и не поверили в историю об Иисусе».

— Почему он захотел это сделать? — спросил Понтер.

— Потому что ненавидел евреев, только и всего, — ответила Мэри. — Разве ты не видишь? Давать кому-то власть решать, кому жить, а кому умереть, или кто может продолжить род, а кто нет — это играть в Бога.