Неандертальский параллакс. Трилогия

— Ты знаешь, что будет, если меня признают виновным? — спросил Адекор.

Жасмель закрыла глаза, вероятно, чтобы не дать взгляду метнуться вниз.

— Да, — тихо сказала она. Но потом продолжила, будто защищаясь: — Но какая разница? Ты уже оставил потомство, у тебя двое детей.

— Не двое, — сказал Адекор. — Один, со 148-го.

— О, — тихо вздохнула Жасмель, видимо, пристыженная тем, что она знала про партнёра отца меньше, чем партнёр отца знал про его дочерей.

— И, кроме того, речь не только обо мне. Моего сына Даба тоже стерилизуют, и мою сестру Келон — всех, у кого по крайней мере пятьдесят процентов генов моих генов.

Конечно, сейчас не старые времена; сейчас — эра генетического тестирования. Если бы Келон и Даб смогли показать, что не унаследовали аберрантных генов Адекора, то их могли бы помиловать и не подвергать операции. Но хотя некоторые преступления были результатом какого-то хорошо изученного генетического изъяна, убийство подобных маркеров не имело. К тому же, убийство было преступлением настолько отвратительным, что возможность, даже исчезающее малая, передачи склонности к нему последующим поколениям будет пресекаться всеми возможными средствами.

— Я сожалею об этом, — сказал Жасмель. — Но…

— Нет никаких «но», — сказал Адекор. — Я невиновен.

— Тогда арбитр признает тебя таковым.

Ах, безыскусность юности, подумал Адекор. Это даже могло показаться милым, если бы речь не шла о нём самом.

— Это очень необычный случай, — сказал Адекор. — Даже я это признаю. Но нет ни единой причины, которая заставила бы меня убить любимого человека.

— Даклар говорит, что тебе было тяжело всё время находиться в тени моего отца.

Адекор почувствовал, как его спина напряглась.

— Я бы так не сказал.

— А я бы сказала, — возразила Жасмель. — Мой отец, скажем честно, был умнее тебя. Тебе не нравилось быть на побегушках у гения.

— Мы делаем вклад, на который способны, — сказал Адекор, цитируя «Кодекс Цивилизации».

— Истинно так, — сказала Жасмель. — И тебе хотелось, чтобы твой вклад был главнее. Но в вашем проекте вы проверяли идеи Понтера.

— Это не причина его убивать, — огрызнулся Адекор.

— Так ли? Моего отца нет, и ты был с ним, когда он пропал.

— Да, его нет. Его нет, и я… — Адекор чувствовал, как в глазах набухают слёзы, слёзы горечи и отчаяния. — Мне так тоскливо без него. Я говорю с откинутой головой: я этого не делал. Я не мог.

Жасмель посмотрела на Адекора. Она видела, как раздуваются его ноздри, обоняла его запах, его феромоны.

— Почему я должна тебе верить? — спросила она, скрещивая руки на груди.

Адекор нахмурился. Он не скрывал свой скорби; он пытался апеллировать к чувствам. Но у девушки от Понтера были не только глаза, но и ум — острый, аналитический, ставящий во главу угла рационализм и логику.

— Хорошо, — сказал Адекор, — подумай вот о чём. Если я виновен в гибели твоего отца, будет приговор. Я потеряю не только способность к воспроизводству, но и свой статус и всё, чем владею. Я не смогу продолжить работу: Серый Совет наверняка потребует от осуждённого убийцы более прямого и осязаемого вклада, если ему вообще будет позволено оставаться частью общества.

— И это правильно, — сказала Жасмель.

— Ага, но если я не виновен, если никто не виновен, если твой отец просто пропал, потерялся, то ему нужна помощь. Ему нужна моя помощь; я — единственный, кто, возможно, способен… вытащить его. Без меня твой отец пропал навсегда. — Он посмотрел в её золотистые глаза. — Ты не понимаешь? Самым разумным сейчас будет поверить мне: если я лгу, если я убил Понтера — тогда никакое наказание его не вернёт. Но если я говорю правду, если Понтер не убит, то его единственная надежда в том, что я продолжу его искать.

— Шахту уже обыскали, — сказала Жасмель.

— Шахту — да, но… — Решится ли он ей сказать? Даже звучащие лишь в его голове, слова казались безумными; он мог представить, каким бредом они покажутся, будучи произнесёнными вслух. — Мы работали с параллельными вселенными, — сказал Адекор. — Возможно — лишь теоретически, конечно, но когда речь идёт о человеке, который так важен для тебя и меня, такой возможностью нельзя пренебрегать — так вот, возможно, что он, так сказать, каким-то образом провалился в одну из этих вселенных. — Он умоляюще посмотрел на неё. — Ты должна знать хоть что-нибудь о работе отца. Даже если ты проводила с ним мало времени, — он видел, как уязвили её эти слова, — он должен был рассказывать тебе о своей работе, о своих теориях.

Жасмель кивнула.

— Да, он мне рассказывал.

— Так вот, есть шанс… вернее, он может появиться. Но сначала мне нужно разобраться с этим дурацким доосларм басадларм; мне нужно вернуться к работе.

Жасмель долго молчала. Адекор знал по редким спорам с её отцом, что дать ей молча обдумать ситуацию будет эффективнее, чем продолжать уговаривать, но уже не мог остановиться.

— Пожалуйста, Жасмель. пожалуйста. Это наиболее разумный выбор. Предположи, что я невиновен, и появляется шанс вернуть Понтера. Предположи, что виновен, и он пропал навсегда.

Жасмель сидела молча ещё некоторое время. Потом спросила: