Неандертальский параллакс. Трилогия

— Но, как вы знаете, я не могу вернуться в Йоркский университет — не в этом учебном году. Двое сезонных преподавателей, — один из которых — жуткий отвратительный монстр, — забрали мои курсы.

Джок вскинул руки.

— О, я вовсе не хочу, чтобы вы вернулись в университет. Но я и правда хотел бы, чтобы вы кое-куда съездили. Понтер скоро возвращается домой, не так ли?

Мэри кивнула.

— Сейчас он приехал для того, чтобы принять участие в каких-то встречах в ООН и, конечно, чтобы привезти Лонвеса сюда, в Рочестер.

— Так вот, почему бы вам не отправиться с ним, когда он будет возвращаться? Неандертальцы очень щедро делятся с нами своими знаниями о генетике и биотехнологиях, но ведь всегда есть, чему поучиться. Я бы хотел, чтобы вы остались в их мире подольше — скажем, на месяц, и попытались бы узнать как можно больше об их биотехнологиях.

Мэри ощутила, как её сердце возбуждённо забилось.

— С превеликим удовольствием.

— Очень хорошо. Не знаю, правда, как вы там устроились в плане проживания…

— Я жила у партнёрши партнёра Понтера.

— Партнёрши партнёра… — повторил Джок.

— Ага. Понтер состоит в союзе с мужчиной по имени Адекор — ну, с которым они вместе создали квантовый компьютер. Адекор одновременно состоит в союзе с женщиной по имени Лурт, химиком по специальности. И когда Двое порознь — то есть, когда неандертальские мужчины и женщины живут отдельно — я живу в доме Лурт.

— Ах, — сказал Джок, качнув головой. — А я-то считал, что в «Молодых и дерзких»[112] запутанные семейные отношения.

— О, это-то просто, — улыбнулась Мэри. — Джек Аббот был женат на Никки, урождённой Никки Рид. Это было после того, как она побывала замужем за Виктором Ньюманом — после первых двух раз, но до третьего. Но потом Джек женился на…

Джок замахал руками.

— Хорошо, хорошо!

— Так вот, как я сказала, Лурт, партнёрша партнёра Понтера — химик, а неандертальцы считают генетику отраслью химии — что, если подумать, так и есть. Она сможет свести меня с нужными людьми.

— Отлично. Так что если вы желаете снова побывать на той стороне, то нам пригодилась бы информация, которую вы соберёте.

— Желаю ли я? — сказала Мэри, пытаясь совладать с возбуждением. — Католик ли Папа?

— Был в последний раз, когда я проверял, — ответил Джок, сдержанно улыбнувшись.

Глава 2

И, как вы увидите, сегодня я буду говорить только о нашем будущем — о будущем Homo sapiens. И не только потому, что моя речь — это речь американского президента. Нет, дело не только в этом. Дело в том, что в данном случае наше будущее никак не связано с будущим неандертальцев.

Корнелиус Раскин боялся, что эти ненатурально реалистичные кошмары никогда не прекратятся: проклятый троглодит бросается на него, бросает на пол, увечит. Каждое утро он просыпался весь в поту.

Бо́льшую часть того дня, когда Корнелиус сделал ужасное открытие, он провёл, свернувшись в постели в болезненный клубок и обхватив себя руками. Несколько раз начинал звонить телефон — по крайней мере однажды это наверняка звонил кто-то из университета, чтобы поинтересоваться, где он, чёрт возьми, шляется. Но он в тот момент был совершенно не в состоянии ни с кем разговаривать.

В тот же день вечером он позвонил на факультет генетики и оставил сообщение на голосовой почте Кейсер Ремтуллы. Он всегда ненавидел эту женщину, и ненавидел её ещё больше сейчас, когда с ним сотворили такое. Но он сумел совладать с голосом и сказал, что заболел и несколько дней не сможет выйти на работу.

Корнелиус внимательно следил, не появится ли в моче кровь. Каждое утро он тщательно прощупывал шрам на предмет протечек, регулярно измерял температуру, чтобы убедиться, что его не лихорадит. Его часто бросало в пот, но температуры и правда не было.

Он всё ещё не мог по-настоящему поверить — не мог осознать случившееся. Немного болело — но боль уменьшалась с каждым днём, и кодеиновые таблетки хорошо помогали: слава Богу, их в Канаде отпускают без рецепта. Он всегда держал в доме запас, и поначалу принимал их по пять штук за раз, но потом вернулся к одинарной или максимум двойной дозе.

Впрочем, помимо приёма болеутоляющего Корнелиус совершенно не знал, что делать. Он определённо не мог обратиться к своему врачу — да и к любому другому врачу тоже. От врача его увечье никак не скрыть — и кто-нибудь обязательно разболтает. А Понтер Боддет был прав — на такой риск Корнелиус пойти не мог.