Неандертальский параллакс. Трилогия

Понтер повозился с чувствительным к прикосновению пятачком на клавиатуре, двигая маленькую ёлочку на экране, пока её вершина не коснулась слова, и, после нескольких экспериментов, сумел выделить его другим цветом. В левой части экрана появился список тем, и…

Понтер ощутил, как у него отвисает челюсть.

Война Алой и Белой розы.

Балканские войны.

Война во Вьетнаме.

Война в Заливе.

Испано-американская война.

Гражданская война в Испании.

Корейская война.

Крымская война.

И так далее, и так далее.

Ещё и ещё.

И…

И…

Сердце Понтера встрепенулось.

Первая мировая война.

Вторая мировая война.

Понтеру хотелось выругаться, но в его распоряжении были только те эпитеты, которые были в ходу у его народа: связанные с разложением мяса и с удалением из организма отходов пищеварения. Ни то, ни другое не казалось сейчас подходящим. До этого момента он не понимал глексенской манеры выражать эмоции, поминая постулируемую высшую силу, будто прося высшее существо объяснить людское безрассудство. Но к данному случаю такое выражение подходило как нельзя лучше. Целый мир, ведущий войну! Понтер боялся открывать эти статьи, боялся услышать о количестве жертв такой войны. Они наверняка исчисляются тысячами…

Он провёл пальцем по чувствительному пятачку на клавиатуре, и позволил энциклопедии прочитать статью для Хак.

В Первой мировой войне погибло десять миллионов солдат.

А во Второй мировой пятьдесят пять миллионов человек — и солдат, и гражданских — умерли от разных причин, обозначенных как «боевые потери», «голод», «бомбардировки городов», «эпидемии», «геноцид» и «радиация» — хотя о том, какое отношение радиация может иметь к войне, Понтер мог лишь гадать.

Понтеру стало плохо. Он поднялся с кресла, подошёл к окну и посмотрел на панораму ночного города — Оттавы. Элен говорила ему, что видимое отсюда высокое здание на Парламентском холме называется Башней Мира[67].

Он открыл окно настолько широко, насколько позволяла его конструкция — это было немного — и позволил восхитительно холодному воздуху с улицы проникнуть внутрь. Несмотря на запах, он немного успокоил его желудок, но Понтер обнаружил, что не перестаёт покачивать головой туда-сюда.

Он вспомнил вопрос, который задал ему Адекор по возвращении из первого путешествия в этот мир: Они хорошие люди, Понтер? Стоит ли нам общаться с ними?

И Понтер тогда ответил «да». В сущности, возобновление контактов с этой расой… расой убийц, расой воинов — было делом его рук. Но в первый раз он видел настолько малую часть этого мира, что…

Нет. Он видел достаточно. Он видел, что одни делают с природой, как они приводят в негодность огромные пространства, как неконтролируемо размножаются. Он знал, кто они такие, и всё же…

Понтер снова наполнил лёгкие холодным воздухом с улицы.

И всё же он хотел снова встретиться с Мэре. И это желание ослепило его, затмило всё, что он знал о глексенах. Его тошнота не была вызвана тем, что он только что узнал. Скорее, причины была в осознании того, что он сознательно подавлял свой собственный здравый смысл.

Он посмотрел на Башню Мира, высокую и коричневую с какой-то разновидностью хрономера у самой вершины, стоящую в самом сердце резиденции правительства этой страны. Возможно… возможно, глексены изменились. Они создали организацию, которую он завтра посетит, специально для того, чтобы, как сказано в её уставе, избавить грядущие поколения от бедствий войны.

Понтер оставил окно открытым, подошёл к кровати — он сомневался, что когда-нибудь привыкнет к приподнятым над полом мягким лежбищам глексенов — лёг на спину, закинул руки за голову и принялся разглядывать гипсовые завитки на потолке.

* * *

Понтера и Тукану, сопровождаемых Элен Ганье и двумя офицерами RCMP[68] в штатском, которые выполняли функции телохранителей, доставили на лимузине в международный аэропорт Оттавы. Предыдущий короткий перелёт из Садбери в Оттаву произвёл на обоих неандертальцев неизгладимое впечатление: никому из них прежде не приходилось наблюдать ландшафты Северного Онтарио — которые в этом мире были точно таким же смешением сосен, озёр и обнажений коренных пород, как и на их версии Земли — с такого великолепного ракурса.

Сперва Понтер почувствовал себя несколько униженным технологическим превосходством глексенов — их самолётами и космическими кораблями. Однако проведённые вчера вечером изыскания дали ему представление о причинах прогресса глексенов именно в этих областях.

Он просмотрел множество статей в энциклопедии. Война действительно оказалась одной из корневых концепций их культуры, что отразилось в краткости обозначающего её термина.

Война сделала возможным…

Даже слова, с помощью которых они описывали свой прогресс, имели отношение к войне.

Война сделала возможным завоевание воздушной среды и космоса.