Не жизнь, а сказка

В этой истории у меня было запрятано сложносочинённое сообщение. Новые русские тогда понакупили ремней Hermès, сияли пряжками на улицах и в ресторанах: ну и что, нависает у меня здоровый живот, зато ремень с заветной золотой буквой Н! А мне хотелось сказать, что Земфира — и есть настоящая роскошь, несмотря на весь её рок, провокации и андерграунд. К моему удивлению, она уловила мою идею, спокойно оделась и встала в тот ставший знаменитым кадр — топлес, прикрывая грудь рукой с застенчивостью молодой Кейт Мосс, чуть съехавшие брюки на одно бедро и этот ремень с заветной пряжкой Hermès.

И наконец долгожданый финал. Земфира выходит в кожаном плаще, конечно, застёгнутом, но на голое тело, на Басманную, где стоит наша Vespa. За ней гуськом — Рената, Володя с камерой, продюсер Юля и я. И тут Земфира, игнорируя мотоцикл, решительным шагом переходит Басманную улицу на другую сторону, на которой нет ни фотографа, ни Vespa. И куда-то уходит.

Я — за ней. По походке человека всегда видно вот это «я пошёл». Догоняю её через трамваи и гудящие машины, а она мне: «Всё, заебало, я больше не могу, всё вот это вот, не могу! Достало, нах!» Что именно нах-то?! Исторгаю на неё волшебные облака успокоения, нежности, просьбы, всего на свете. Она остановилась. Посмотрела в глаза и вернулась. Села на Vespa и молча доснялась. Уф-ф-ф.

Ещё до съёмки, когда я брала у З. интервью, я увидела, что она умеет хохотать, громко, отвязно, как девчонка в том возрасте, когда ей не важно казаться женственной, она ещё вне половой игры. И вот когда я поймала этот её хохот, он перенёс меня в детство, в пять-семь лет, когда просто хотелось веселиться и беспечничать, закопать свой «секретик» с монеткой или маленьким фантиком, спрятать в землю и никому не сказать. А потом искать секретик всем вместе, находить и хохотать. Этот детский хохот в мгновение ока мог смениться у Земфиры напряжением и гневом — до зубовного скрежета и проступивших желваков.

Когда пришла съёмка, мы сделали в журнале нехарактерный для Vogue макет — кадры как будто напечатаны на фотобумаге, которую потом в отчаянии порвали, а потом сложили заново. Хотелось передать жёсткую драму и певицы и съёмки. Скоро позвонила Земфира: «А знаешь, мы сделали самую красивую историю, которая мне когда-либо удавалась». Точно.

В последние годы я заметила, что Земфиру стали густо красить, с тяжёлым макияжем на глазах, желая «украсивить», а не, наоборот, подчеркнуть её остроту, жёсткость и, главное, перпендикулярность её личности. Земфира же — в известном смысле Цой в юбке или лидер Radiohead Том Йорк. Может быть, так хотят усмирить, сделать её чуть более удобной, менее ранящей?

Но если она так любит, что убьёт соседей ради твоего безмятежного сна, — можешь пугаться этой яростной любви и бежать, а можешь и принять эту игру. На лезвии бритвы.

Белая и чёрная

В начале нулевых я поняла, что хочу вернуть моделей-легенд. Выросла я на Vogue с Наоми Кэмпбелл, Синди Кроуфорд, Клаудией Шифер и Линдой Евангелистой. А к 2000-му с легендарностью стало плохо, всё размылось. Они ушли с показов, их перестали звать на съёмки, потому что уже не проходили по возрасту.

Все были в поисках новых лиц, давай новое, новое, новое. И я подумала: «А вот Наоми. Её легендарность никто не отменял, а обложек было не так много». Мне издатель тогда: «Ты с ума сошла! Она тяжелейший человек. Одних слухов вокруг неё не оберёшься — ругается, дерётся, опаздывает на три-четыре часа. И потом, темнокожая на обложке русского журнала…». Но мы принимаем своё решение. В России Наоми Кэмпбелл — хорошо известна.

Приезжаю в Лондон, в студию на съёмку. Робин Дерек — арт-директор английского Vogue, неплохой и надёжный фотограф. Знает Наоми, что важно. Съёмка назначена, кажется, на час дня. Сидим-ждём и продюсер говорит: «Ну, давайте чаёк-кофеёк, потому что часа полтора будем ждать точно».

Без пяти час, грохнув всеми дверями студии, вошла Наоми Кэмпбелл. Вошла и сразу заполнила собой пространство. У англичан это называется presence. Я искренне удивилась такой королевской точности, потому что её опоздания были такой же легендой, как она сама. В руках у неё два мобильных. Благодаря лондонской команде мы узнали, с кем она больше любит работать, приготовили специальный мейкап для тёмной кожи, и всё такое прочее. Когда я увидела вещи, мне очень понравилась красная крокодиловая шляпа Dolce&Gabbana. Во-первых, красный цвет продаёт обложку и журнал, а во-вторых, наступали времена больших денег и, если уж ты про роскошь, то меть прям в крокодила. А если уж крокодил, то на Наоми Кэмпбелл, и наоборот, если уж Наоми Кэмпбелл, то крокодил.

Конечно, она бесконечно и страстно говорила по телефону, она это делает всегда. Но безупречного профессионализма у неё нельзя было отнять: отсмотрела всю одежду, спокойно обсудила весь мейкап «лучше эту тональную основу, а не ту», никого не ругала, ничем не кидалась. И на моих глазах быстро разрушила легенду о себе, как о капризной скандалистке.