Не жди, не кайся, не прощай

– Правду я говорю, братцы, – произнес он, глядя в пустоту перед собой. – Ни с кем в сговор не вступал, Александра Викторовича, шефа своего, не предавал. Нападение это было, Христом Богом клянусь.

Филя вопросительно взглянул на Мотыля. Тот помотал головой: не надо, мол. Разочарованный Князь принялся грызть яблоко, болтая ногами. Кукан налил себе мартини. Филя смотал струну и сунул в карман.

– Ты меня убедил, – сказал он, похлопав Яшу по плечу.

– Иди, Яша, – махнул рукой Мотыль. – Все в порядке. Считай, свою сотку к окладу ты сегодня заработал.

– Спасибо.

Механически поднявшись с колен, Яша Корчак так же механически пошел к выходу из кабинета. Из всех возможных мыслей под темечком билась только одна, заветная. Яша твердо решил сегодня же собрать вещи и слинять из города навсегда. Не устраивала его больше должность личного водителя. Лучше уж таксистом быть, зато с головой на плечах.

Выйдя из кабинета, Яша с преувеличенной осторожностью притворил за собой дверь. Как будто крышку гроба закрыл, хороня кого-то. Может быть, самого себя, прежнего.

Глава 14. Несколько часов из жизни ночного сторожа

Идя ко входу в спортивный комплекс, Константин поздоровался с шагающим навстречу Калифом. Словно ничего не видя и не слыша, тот проследовал своим путем, не преминув задеть Рощина плечом. Следовало бы догнать его и поучить вежливости, но делать этого было нельзя. Началась третья по счету ночная смена Константина, и к нему присматривались. Повышенное внимание его не радовало. Он предпочел бы сделаться невидимкой.

Комната сторожей размещалась в бывшей щитовой, плохо убиралась, еще хуже проветривалась. Днем здесь хозяйничали уборщицы, но они почему-то ленились подмести пол или смахнуть пыль и паутину, скопившуюся по углам. Наверное, им осточертели веники и тряпки. Если так, то их мужьям можно было только посочувствовать.

Вот и сегодня на топчане у стены сидела тетя Шура, энергично работая спицами, на которых висело какое-то недовязанное рукоделие. Ей не было и пятидесяти, но она давно махнула на себя рукой, перестала следить за внешностью, делать прическу и маникюр, носить яркие обновки. Обычно ее можно было увидеть в коридорах или на лестнице моющей полы, выносящей мусор, протирающей стекла. В каморке охранников она пряталась после работы, чтобы не сразу возвращаться домой, где пьянствовал муж с собутыльниками.

– Слава труду, – поприветствовал уборщицу Константин.

– Ой, – спохватилась она, – добрый вечер, Костя. Извините, что я тут…

– Да ничего, ничего… – Он махнул рукой и сбросил спортивную сумку с плеча.

– Вот, вяжу внуку костюмчик на осень, – похвасталась тетя Шура. – Только темновато тут у вас, а у меня уже глаза не те…

– Так вы дома вяжите, – посоветовал Константин.

На ее лице появилось смущенное выражение.

– Да некогда дома. – Она потупилась.

– Зато ему есть когда.

– Это вы об чем?

– Все об том же, – передразнил ее Константин. – О муже вашем. О синяках, которые у вас сходить не успевают.

Она встала, пряча вязание в потертый полиэтиленовый пакет.

– Пойду я.

– И правильно, тетя Шура. Рабочий день закончился? Закончился. Значит, пора домой.

– Ага, ага.

Уборщица устремилась к выходу.

– А мужа не бойтесь, – бросил ей в спину Константин. – Не тронет он вас больше. Я к нему перед работой заглянул и воспитательную беседу провел.

– Откуда вы знаете адрес, Костя?

– От верблюда, – грубовато ответил он.

Не объяснять же тете Шуре, что пришлось специально проследить за ней, чтобы выяснить, где найти ее жилище. Если бы она спросила, зачем это ему понадобилось, он бы отшутился. Сказал бы, что надоело любоваться фонарями у нее под глазами. Потому что в двадцать первом веке стало как-то неприлично заботиться о ближних, защищать слабых, совершать благородные поступки. Рыцарство устарело, как сами рыцарские доспехи, ржавеющие в музеях.

Но тетя Шура не стала спрашивать, зачем Константин решил вмешаться в ее судьбу. Волновало ее другое, совсем другое.

– Вы его не очень… сильно…

Она умолкла, боясь произнести вопрос до конца.

– Не очень, – успокоил ее Константин. – В щадящем режиме поработал над его перевоспитанием. Руки-ноги целы, зубы на месте, мозги тоже, если они еще не окончательно проспиртовались… Обещал в течение недели на работу устроиться.

– Вот уж не знаю, не знаю… – с сомнением покачала головой уборщица.

– А вы не сомневайтесь, тетя Шура, – подбодрил ее Константин. – В случае чего я еще на огонек заскочу, так и передайте своему благоверному.

Она открыла рот для излияний благодарности, но Костя взял ее за плечи и выставил из комнаты. Не любил он подобных сцен ни в кино, ни в жизни.

Напарник Константина, как обычно, опоздал почти на час. Звали его Валерой. Заступая на дежурство, он выпивал стакан водки и начинал жаловаться на свою жизнь. Впрочем, жаловался он и без водки. Вот и сегодня, едва переступив порог, произнес:

– Еле добрался. На первой линии опять дорогу чинят. Сколько можно? Ни пройти ни проехать.

– Ты же сам говорил, что асфальт ни к черту.