Не жалейте флагов

Он набросил коврик на радиатор, открыл маленькую железную калитку и пошел к дому по мощенной каменными плитами дорожке – мрачный посланец рока. Низкое зимнее солнце зловеще отбрасывало его тень на дверь перед ним, которую мистер Харкнесс выкрасил в яблочно-зеленый цвет. Рядом с дверью поднимался узловатый стебель глицинии и, перекручиваясь, вытягивался во весь свой нагой рост между вертикальными стояками окон. Безил оглянулся через плечо – не видно ли его юных пассажиров – и дернул за шнурок железного колокола. Колокол мелодично прозвонил где-то совсем рядом, и дверь вскоре открыла служанка в яблочно-зеленом платье, переднике из муслина с разводами в виде веточек и накрахмаленной белой шапочке, представлявшей собой смехотворную помесь голландки и монашеской камилавки. Эта фантастическая фигура повела Безила за собой, и, сначала поднявшись на ступеньку, а потом на ступеньку опустившись, они вошли в гостиную, где служанка оставила Безила, и он имел время рассмотреть убранство. Пол здесь был застлан грубыми тростниковыми циновками, а в некоторых местах пестрыми балканскими ковриками. На стенах висели торнтоновские гравюры с изображением цветов (вот только его шедевра, «Царицы ночи», не видать было), вышивки и старинные географические карты. Самыми выдающимися предметами обстановки были большое фортепьяно и арфа, а кроме них стояли еще какие-то столы и стулья, имевшие такой вид, будто их сработали прямо из сырого бука. Открытый камин, топившийся торфом, то и дело попыхивал в комнату клубами дыма, и у Безила скоро заслезились глаза. Как раз такую комнату представлял он себе по объявлению, и как раз такой парой оказались мистер и миссий Харкнесс. Миссис Харкнесс отличало шерстяное одеяние ручной вязки, большие поэтичные глаза, длинный и красный от мороза нос и неописуемого цвета волосы, уложенные в художественном беспорядке. Муж ее сделал все возможное, чтобы замаскировать последствия двадцати лет, проведенных в клубе и бунгало на Дальнем Востоке. Он отпустил небольшую козлиную бородку, он носил домотканые бриджи в стиле пионеров велосипедного спорта, он заправлял свободно висящий шелковый галстук в кольцо с камеей – и все же в его манере до сих пор сохранялось что-то напоминавшее того щеголеватого человека в белых парусиновых брюках, который из вечера в вечер в свой черед выставлял розовый джин другим таким же щеголеватым людям в белом и дважды в год обедал в губернаторской резиденции.

Они вошли через дверь, открывавшуюся в сад. Безил так и ждал, что мистер Харкнесс скажет: «Присаживайтесь» и, хлопнув в ладоши, спросит джину. Но вместо этого супруги поглядели на него вопрошающе и даже с некоторым отвращением.

– Меня зовут Сил. Я пришел по вашему объявлению в «Курьере».

– Ах, по нашему объявлению… Да, да, – неопределенно проговорил мистер Харкнесс. – Была у нас такая мысль. Нам стало чуточку стыдно, что у нас тут так много места, так красиво. По нашим нынешним запросам дом для нас великоват. Мы действительно думали, что, быть может, если бы нас познакомили с какими-нибудь людьми нашего склада, с такими же простыми вкусами, мы могли бы, э-э… соединить свои усилия, так сказать, в нынешние трудные времена. В сущности говоря, у нас уже есть одна жилица, и я не думаю, чтобы мы серьезно хотели принять к себе еще одного, так ведь, Агнес?

– Это так просто, праздная мысль, – сказала миссис Харкнесс. – В зеленом месте зелень дум[33]…

– У нас, видите ли, не гостиница. Мы только принимаем жильцов на полный пансион. Это совершенно разные вещи.

Безил понял их нерешительность с поразительной для него проницательностью.

– Я прошу не за себя, – сказал он.

– А, это другое дело. Я полагаю, мы могли бы пустить еще одного или двух человек, если б только они действительно э-э… Миссис Харкнесс пришла ему на помощь.

– Если бы мы были уверены, что они могут быть тут счастливы.

– Вот, вот. В сущности говоря, у нас дом, где все счастливы.

Безилу казалось, будто он вновь слышит заведующего пансионом при школе: «В сущности говоря, у нас дом энтузиастов, Сил. Может, мы и не завоюем всех кубков, но по крайней мере стараемся».

– О да, конечно, – галантно ответил он.

– Вы, наверное, хотите осмотреться. С дороги дом кажется совсем маленьким, но в действительности, если сосчитать комнаты, он на удивление большой.

Сто лет назад на месте пастбищ вокруг Грэплинга были сплошные нивы, и мельница молола зерно на всю округу. Еще задолго до Харкнессов она пришла в упадок и в восьмидесятых годах прошлого века была превращена в жилой дом одним из последователей Уильяма Морриса. Речку отвели, мельничный пруд осушили и выровняли, и на его месте, в котловане, разбили сад. В помещениях, где стояли жернова и приводные механизмы, а также в длинных верхних ярусах, где хранилось зерно, деликатно настелили полы, оштукатурили стены и поставили перегородки. Миссис Харкнесс с материнской гордостью перечисляла эти особенности.

– Ваши друзья, которые собираются к нам приехать, художественные натуры?

– Да нет, пожалуй, едва ли их можно так называть.

– Они не пишущие люди?