Не введи во искушение

Прошлым летом хуторяне отправляли своих будущих служивых попробовать казачьей жизни в Персияновских лагерях, а в нынешнюю весну Ваньке довелось отбывать службу при вёшенском станичном атамане. Дело нехитрое: куда господин атаман пошлёт. Сидит себе казачок в правлении, а когда потребность какая, бежит либо едет куда велят.

Ванька своей «тыждневной» службой был доволен — удалось от посевных работ передохнуть. А то, едва снег с земли, с отцом и младшим братом Мишкой — в степь, от темна до темна в работе.

Нынешней лесной приглянулась Шандыбе девчонка Варька, хуторская, с другой улицы. Хоть и была она ещё голенастая, ровно цыплёнок, но Ванька решил: к сроку, когда службу воинскую отбудет и воротится домой, Варька в самый сок войдёт, в невесту выходится. Тогда и зашлют Шандыбы сватов...

Как-то раз шла Варька к Дону с корзиной бельё стирать, а Ванька ей дорогу заступил.

   — Пропусти, — нахмурилась.

   — А вот и не пропущу, покуда не скажешь, что станешь ждать меня со службы.

   — Ты ещё отслужи, а там поглядим, — гордо ответила Варька и, обойдя Шандыбу, пошла к Дону.

У Ваньки до конца «тыждневной» оставалось три дня, когда его покликал атаман.

   — Вот что, Шандыба, завтра спозаранку закладывай тачанку. Коней из станичной конюшни бери лучших. Повезёшь его превосходительство полковника Краснова в Миллерово...

Полковник оказался малоразговорчив. Всю дорогу сидел, откинувшись на спинку тачанки, о своём думал. Ванька песни пел, полковник молчал.

Устав петь, принялся и Шандыба время коротать в мыслях. А они у него какие: скоро, поди, сено косить. Отец погонит его с братом на дальнее займище, на ту сторону Дона. Трава там хорошая, но скосить и высушить — одно дело, а как перевозить? В день по нескольку раз через реку переправляться. Пока сено в тюки запрессуешь да на пароме переправишь, на спине соль на рубахе выступит. За лето и осень, ровно мартовский кот, исхудаешь, одни кости да кожа остаются. А зимой как встанет Дон да в лёд закуётся, оставшиеся копёнки санями вывозить. Всем хутором санный поезд за Дон тянется.

Зимой у Ваньки была ещё одна забота: силки на зайцев ставить. Зайцы к самой станице подходили, кору молодую по садам объедать. Выйдет Ванька в сад — то одно дерево попорчено, то другое, и по всему снегу следы петлями. Шандыба силки расставит, глядишь, и попался косой.

Правда, ловить зайцев силками Мишка, младший брат Ваньки, наловчился лучше: у него редкая ночь без добычи проходила. Шандыбам зайчатина так приелась, что они её живности домашней скармливали...

Ещё Ванька подумал, что на будущий год отец собирается в Зимовники, где будет конная ярмарка. Пора коня строевого покупать, справу к службе готовить. Шорнику заказать седло новое, чтоб седельные подушки подогнал, сумы перемётные, уздечку, стремена. А что до всякой амуниции, так её задолго собирали, в походный сундучок укладывали, нафталином пересыпали. Не доведи бог на смотре, когда комиссия проверяет подготовку казака к службе, опозориться. А ежели казак безлошадный, то его в пехоту, в пластуны записывали. У Шандыбы в роду из кожи вон лезли, но в безлошадные не попадали, все в кавалерии служили...

В Миллерово Ванька вёз полковника серьёзного, не какого-нибудь канцеляришку, штабную крысу, а боевого офицера. Эвон на груди орденов сколько! В правлении слышал, как писарь говорил, что полковник Краснов на восток к манжурской границе едет, полк казаков уссурийских принимать.

Писаря из правления Шандыба хорошо знал, это был Варькин отец Кондрат Павлович. Лет пять тому назад он служил в казачьей сотне, квартировавшей в Москве. Уезжал голь голью, а воротился с большими деньгами. Заходил в гости, похвалялся новой бекешей, хромовыми сапогами со скрипом. Разговаривая с Ванькиным отцом, Захаром Мироновичем, говорил:

   — Мы, Мироныч, там в Москве смутьянам шкуры поспущали. Будут помнить казачьи нагайки.

Говорил, а сам то и дело вытаскивал из кармана серебряные часы-луковицу, на время смотрел, крышкой щёлкал.

Ушёл Кондрат, в хате установилась тишина. Но вот Захар Миронович вздохнул:

   — Ох-хо, не похвалялся бы лучше Кондрат. Слёзы людские — они запросто не прольются. Господь всё видит, всё слышит...

А Ванька другое заприметил. Вскоре часы-луковица в кармане хуторского атамана оказались, а Кондрат в писарях стал хаживать, в правлении штаны протирать. Хоть всем известно — грамотность-то у него не ахти какая...

Рассказал Ванька о том отцу, да Захар Миронович цыкнул:

   — Не твоего куриного ума дело...

Иван Кондрату Павловичу в душе завидовал. Видать, удачлив Варькин отец. Окажись Ванька на его месте, тоже обогатился бы...

Захару Мироновичу сын не перечил. Только уж он, Ванька, с такими часами не расстался бы ни за что.

Иван представил себя в новой гимнастёрке, в сапогах хромовых, шагающим по хуторской улице. Видит: навстречу Варька идёт. Он небрежно лезет в карман, серебряной крышкой щёлкает, время смотрит... Гляди, Варвара Кондратьевна, каков я...