Не возвращайся

— Как жив? Как это вообще может быть? Что именно тебе сказали? Может, это ошибка?

— Что жив, был в плену… что везут в штаб. Лар… мне страшно.

Я сдавила ее руки и судорожно выдохнула.

— Так. Успокойся. Хочешь, я тебе успокоительного дам? Будешь как удав!

— Не надо. Я соберусь и… и… О Боже! Лараааа… это же он. Сергей. Понимаешь? Он вернулся. Выжил!

Истерически прохрипела я, впиваясь в ее пальцы.

— Тихо… тихо. Давай, соберись. Встретишь его. Увидишь и… решишь, надо тебе это или нет. Семь лет не один день. Он тоже должен это понимать. Может, посмотрите друг на друга и в разные стороны разбежитесь.

Но для меня ее слова были далеки от реальности и как-то ужасно жестоки, неправильны. Я не хотела, чтобы так случилось или… я не знаю, чего бы я хотела. Мужчина, которого я думала, что люблю, жив.

— Я не знаю, что надеть, я так растерялась… у меня голова кружится и тошнит. Не знаю, куда себя деть.

— Так… выдохни. Надень бордовое платье, волосы заплетем, припудрись и румяна нанеси, а то ты бледная как смерть. За Антошку не переживай. Я с ним до утра буду. Мало ли, может, задержишься там.

К машине я вышла, как на шарнирах. Руки ватные, ноги ватные, в голове гудит. Шофер в военной форме, честь отдал, представился. Открыл дверцу служебной машины, вежливо помог сесть.

Из-за нервов я не могла перестать задыхаться. Я буквально слышала, как вдыхаю и выдыхаю воздух. В машине тихо, и мне кажется, что мое сердце колотится так громко, что этот звук раздается эхом по салону.

Семь лет. Семь. Я, наверное, очень изменилась за это время. Я, наверное, стала похожа на… старуху. Он помнил меня двадцатидвухлетней. А теперь мне почти тридцать.

Никогда времени на себя нет. Все для Тошки. В парикмахерской не была все эти годы, вместо маникюра — ногти под корень, без лака, брови сама выщипываю. Педикюр и все остальное тоже сама. Из косметики только то, что дарят по праздникам или мама купила. Посмотрела на свои руки и сжала в кулаки. Зимой кожа сохнет, ногти, как у школьницы, я вечно забываю перчатки. Стыдно. Не так должна выглядеть жена майора Огнева. Не в этом старом зимнем пальто без меха, не в этих сапогах старых, начищенных до блеска, но старых.

Господи, о чем я думаю? О чем? Он же жив. ЖИВ! Это же чудо. Это что-то непередаваемо-прекрасное. Я должна радоваться, я должна… а мне мысли лезут о том, что не понравлюсь. О том, что и домой поехать не захочет, и прямо там разведемся. Как же страшно. Как же немыслимо страшно.

Машина подъехала к высокому зданию с большими окнами и колоннами на ступенях. Стало еще волнительней, стало настолько невыносимо, что у меня дрожали руки и подгибались колени. Шофер провел меня по ступеням вверх, открыл передо мной массивную дверь, и я поняла, что прямо сейчас могу увидеть ЕГО…

Точно так же семь лет назад я приезжала в это место… и точно так же меня трясло.

Стук моих каблуков раздался очень громко и разнесся под высокими потолками. Я постаралась идти тише, следом за водителем. В горле невыносимо пересохло. Меня бросало то в жар, то в холод. Навстречу вышел генерал Павлов. В красивой форме, стройный, подтянутый. Он за это время совершенно не изменился.

— Екатерина Олеговна… а вы стали еще красивее.

Вяло улыбнулась явно преувеличенной лести.

— Придется подождать. Машина в пути. Хотите кофе или чай?

— Кофе, если можно.

Обычно я пила чай, но сейчас мне хотелось взбодриться, хотелось немного ожить. Потому что я вся тряслась, и в голове по-прежнему ужасно шумело.

— Миша, сделай кофе для жены майора Огнева. Для жены героя майора Огнева.

Я снова судорожно выдохнула и сцепила пальцы.

— Присаживайтесь. Вот здесь возле батареи тепло, и с окон не дует.

Села на высокий стул с деревянной спинкой и сдавила сумочку, чтобы унять дрожь в руках.

— Мы еще ничего не знаем, — начал он сам, хотя я и не задавала вопросов, — его нашли наши ребята, ему удалось бежать из плена. Сутки провел в больнице. Потом идентификация личности… сами понимаете, как все серьезно в таких случаях, особенно, если человек официально в списках погибших.

— Понимаю…

— Я слышал, у вас сын… будет чем порадовать майора.

Да… будет чем порадовать. Если только он вообще обрадуется и мне, и Антошке. Огнев был скуп на радости, на объятия. А каким он стал сейчас, никто не знает.

— Катя… простите, что я по имени, но вы мне в дочки годитесь.

— Да… ничего, конечно. Можно по имени.

— Вы понимаете, семь лет плена — это очень много. И оставляет свой отпечаток на психике человека, вы должны быть готовы ко всему.

— Я не знаю, к чему я готова. Мне всего несколько часов назад сообщили, что он жив. Я вообще не готова. Мне страшно. Мне не по себе. И… я безумно рада. Очень рада. Все смешалось.

Генерал понимающе кивнул.

— Так бывает. Жизнь настолько удивительна и непредсказуема. Иногда в ней случаются вещи похлеще, чем в самом неправдоподобном бульварном романе.

Зашел водитель с чашкой кофе и с сахарницей.