Не верьте цифрам!

По сути, эти финансовые контракты предусматривают переход денег из одних рук в другие на определенную дату в будущем, где сумма зависит от одного или нескольких базовых ориентиров, таких как процентные ставки, цены акций или курсы валют. Если, например, вы открываете длинную или короткую позицию по фьючерсному контракту на S&P500, вы становитесь участником простейшей деривативной сделки, где ваша прибыль или убыток зависят от изменения цены индекса[245].

Г-н Баффетт выбрал хороший пример. На самом деле сегодня стоимость деривативов на основе индекса S&P500 – фьючерсов и опционов, по сути представляющих собой инструменты для спекулирования на будущей цене индекса S&P, – оценивается в $23 трлн при фактической рыночной стоимости всех входящих в индекс компаний $13 трлн. Иными словами, «рынок ожиданий» стоит почти в два раза дороже, чем «реальный». Как бы ни поражало это соотношение, деривативы на основе S&P500 – лишь капля в море: на сегодня совокупная номинальная стоимость мировых финансовых деривативов оценивается приблизительно в $500 трлн. Для сравнения: мировой ВВП, т. е. стоимость всех товаров и услуг, производимых в мире за год, составляет около $50 трлн, т. е. в 10 раз меньше.

В 2003 г. между двумя людьми, без преувеличения являющимися двумя самыми влиятельными и авторитетными фигурами в финансовом мире, Аланом Гринспеном и Уорреном Баффеттом, состоялся замечательный спор по поводу производных финансовых инструментов. Вот этот спор в изложении обозревателя веб-сайта The Motley Fool:

Между Уорреном Баффетом и главой Федеральной резервной системы Аланом Гринспеном состоялась косвенная перепалка по поводу деривативных инструментов. Баффетт назвал их «финансовым оружием массового поражения», в то время как Гринспен заявил, что «положительный эффект от использования деривативов намного превосходит все затраты». В своем письме к акционерам Баффетт посвятил целый раздел производным инструментам, возможностям для злоупотреблений, которые они создают, и значительным финансовым рискам, которые они налагают как на использующие их стороны, так и на экономику в целом, и предостерег, что широкое распространение деривативов может привести к серьезным потрясениям на финансовых рынках.

Баффетт считает, что внебалансовый учет деривативов и сложность объективной оценки их стоимости лишает инвесторов возможности оценить истинные масштабы подверженности финансового института рыночным рискам, в результате чего портфели этих инструментов становятся похожи на гигантский айсберг, скрытый под водами экономики. Гринспен возразил, что большинство банков способны грамотно управлять своими рисками. Финансовые институты используют такие инструменты, как свопы и фьючерсы, для хеджирования процентных ставок и рыночных рисков, продолжил Гринспен и указал на то, что осмотрительное использование деривативов помогло банкам пережить рецессию благодаря снижению рисков.

Баффетт уверен, что деривативы представляют собой огромный риск для экономики, поэтому требуют строгого регулирования. Гринспен же считает, что рынок способен с ним справиться и что ужесточение регулирования может привести к возникновению морального риска, т. е. фактически поощрит банки принимать на себя еще бóльшие риски.

Кто из них прав? В определенной степени оба. До сих пор использование большинства видов деривативов не привлекало к себе внимания, потому что не происходило ничего катастрофического. Этот диспут, скорее всего, продолжится, и каждая из сторон будет твердо придерживаться своего мнения, пока какое-либо великое событие на рынке не докажет правоту одной из них[246].

Ну что же, четыре года спустя то самое «великое событие на рынке» обрушилось на нас со всей своей силой. В то время как инновации с деривативами обогатили финансовый сектор (и рейтинговые агентства), переоцененные инструменты – обеспеченные долговыми обязательствами облигации – подорвали балансы тех, кто их покупал, включая сами банки и брокеров. Они тоже приобретали эти бумаги в больших объемах и в результате серьезно пострадали.

Более того (как будто может быть еще что-то «более»!), структурированные инвестиционные инструменты (SIV) также внесли свой вклад во всеобщий хаос. Как оказалось, чтобы продать эти инструменты, наши банки начали выпускать «путы ликвидности» (опционы) для покупателей, обязуясь выкупить их по требованию по номинальной цене. Например, Citigroup не только имел на балансе на $55 млрд обеспеченных долговыми обязательствами облигаций, но и примерно на $25 млрд SIV, которые были проданы обратно банку по опционам пут, – факт, о котором Citi предпочитал умалчивать до 5 ноября. Удивительно, но Роберт Рубин, председатель исполнительного комитета Citi (и, как бывший министр финансов, весьма сведущий в финансовых вопросах человек), заявил, что вплоть до прошлого лета он даже не слышал о «путах ликвидности». (Еще больше смущают слова Чарльза Принса, бывшего президента Citigroup, сказанные им незадолго до кризиса: «Пока музыка играет, сидеть нельзя: надо танцевать. Пока мы танцуем».)