Не верь тишине

— Яшку Тимонина. Тоська-то и ему глянулась. Вроде девка неприметная, а поди ж ты, — не без гордости сказала Матрена Филипповна, помаленьку успокаиваясь. Начальник уже не казался ей таким страшным, а разговор не таил в себе опасности. Сообщение же о Яше, по всему видно, очень заинтересовало его, и она, не скупясь на краски, рассказала о том, что знала, видела и слышала. И хотя запас ее был недостаточно богат, пополнила его за счет воображения, предположений и догадок…

— Хорошо, вы свободны, — сказал Прохоровский. — Однако попрошу вас из дома не отлучаться, может быть… понадобитесь.

«Век бы тебя не видеть», — подумает через несколько минут Матрена Филипповна, вспоминая пережитое. Но это будет позже, а сейчас здесь, в комнате, она не могла поверить счастью, что так легко отделалась Толстошеева не понадобилась. Начмил имел в виду привести ее для очной ставки на тот случай, если Карп Данилыч от всего откажется. Но дом Митрюшиных оказался на запоре. Соседи заявили, что утром они куда-то уехали. Куда? Верно, в гости. Сегодня праздник.

Прохоровский прошелся по кабинету, остановился у окна. На улице какой-то парень в лихо заломленной фуражке энергично растягивал гармонь с цветастыми мехами и что-то пел. Слов не разобрать, но по тому, как дружно смеялись окружавшие гармониста ребята и девчата, видно было, что песня доставляла удовольствие.

«Частушки, что ли?» — с неприязнью подумал Прохоровский. Зудила мысль о Митрюшине. «Паренька вашего жалко», — вдруг вспомнились слова Толстошеевой, и снова наползли подозрения. «А может быть, Тимонин — враг, коварный и хитрый? Да! Скорее всего так оно и есть. Так проморгать! А все кузнецовские разговоры. Хватит, пора принимать решительные меры!»

Он вызвал Сытько, приказал отыскать Тимонина и под любым предлогом привести в милицию. Когда Сытько свернул с широкой Вознесенской улицы в Николаевский тупик, он столкнулся с Яшей. Тимонин вышел из-за навалившегося на забор старого тополя и загородил дорогу:

— Хорошо, что я тебя встретил, Максим Фомич!

Яша затащил Сытько в тень тополя и заговорил торопливо:

— Нашел я Мишку Митрюшина! Надо скорее привести наших!

— Вот ты и иди, а я покараулю, — ответил Сытько, радуясь тому, как складно получается: и приказ начальника милиции выполнит, и хозяина дома предупредить успеет.

— Нет! — решительно отказался Тимонин. — Я тут — останусь. Один раз я его уже упустил!

— Перед Прохоровским выслужиться хочешь! — с трудом скрывая злую досаду, произнес Сытько.

Яша с удивлением взглянул на него:

— Не в этом дело. Иди, Максим Фомич, торопись.

Сытько послушно заспешил по улице, но свернув в ближайший переулок, остановился в тяжелом раздумье: чьего гнева больше бояться — начальника милиции или Трифоновского? Сомнения оказались недолгими: «С Прохооовским я, бог даст, сумею уладить, а вот Ванины дружки шутить не будут». И задними дворами вернулся к дому церковного старосты Еремея Фокича.

Здесь был не только Миша, но и Трифоновский с друзьями.

Сытько торопливо рассказал ему о Тимонине.

— Угостить Яшку надобно, да хорошенько, до неразборчивого состояния. Спрятать где-нибудь, а дружкам да начальникам его сказать, что пил да гулял казак удалой с Ваней Трифоновским да с Мишей Митрюшиным. Пока суть да дело, Мишаня и совсем на ноги встанет, — сказал хозяин дома.

— Поверят ли? — . усомнился Ваня.

— Как не поверят? Поверят! Все мы люди, все мы человеки, — усмехнулся Еремей Фокич. — Вот ежели, к примеру, сказать, что сосед подарил мне лошадь, — не поверят, а ежели сказать, что эта лошадь меня лягнула, — поверят.

— Ох и хитер же ты, дед! — восхищенно покачал головой Трифоновский.

— Да уж не обидел создатель, — скромно ответил Еремей Фокич.

Па том, может быть, и порешили бы, но молчавший до этого Сытько несмело произнес:

— Навряд ли, Ваня, хитрость та получится: Яшка непьющий, а коль и напоите его силой, он завтра проспится и свое гнуть опять начнет.

— Что-то не пойму я тебя, ми-ли-цио-нер, — медленно, врастяжку сказал Трифоновский. — Ты что, смерти своего товарища хочешь? А ведь Яшка мой дружок был и подлости мне никакой не сделал, и чтоб, значит, я его своими руками, а ты в стороне? А потом, может, и меня так же продашь?

Максим Фомич не мог произнести ни слова, завороженный холодно застывшими глазами Трифоновского, а церковный староста заторопился:

— Пойду я, сынки, вы уж тут без меня… Пойду Мишаню травкой попою, бог даст завтра-послезавтра и подымется.-.. В травке-то земной великая сила.

— Ну да ладно, — продолжил Ваня, не обращая внимания на бормотание старика хозяина, — час твой, видно, еще не пришел. Ступай и задержи своих барбосов насколько можешь, а мы пока подумаем, что дальше делать.

Сытько выскочил из дома, а Трифоновский уткнулся взглядом в деревянный стол, уставленный бутылками, стаканами и тарелками.