Не верь тишине

— Скажу, все скажу! Только убери эту… убери, — запричитала женщина. — Двое из главных были, двое. Один как жердь, Ванькой звали, второй невысокий ростом будет, плечистый. Энтот — Миша, ехидный такой, насмешливый. Других не запомнила, разрази меня гром!

Прохоровский слушал захлебывающийся голос и убеждал себя, что делает все правильно и в соответствии с обстановкой.

На обратном пути, когда дорога круто изогнулась и потянулась вдоль реки, их обстреляли. Выстрелы раздались с противоположного берега недружным залпом, неумело и урона не принесли. Прохоровский удивился тому, что рад стрельбе: она словно очищала его от горькой накипи, оставшейся от посещения Маякиной.

В милиции Прохоровский рассказал Кузнецову и Тоску о посещении Маякиной.

— Так, — задумчиво сказал Госк, — значит, Ваня и Миша…

— Вам эти имена что-то говорят? — спросил Прохоровский.

— Недавно со мной поделились любопытными воспоминаниями… Подождите несколько минут, — попросил Госк и вышел в коридор. Вернулся он с Тимониным. Яша был бледен. Он старался скрыть волнение, но делал это так неумело, что оно сразу бросалось в глаза.

— Яша, хочу тебе задать несколько вопросов, — сказал Госк. — Не возражаешь?

— Нет, чего ж возражать, — ответил Яша, переминаясь с ноги на ногу.

— Помнишь, на днях у тебя произошла стычка а бывшими дружками? Как их зовут, повтори?

— Иван Трифоновский и Михаил Митрюшин.

Прохоровский и Кузнецов переглянулись.

— И как они выглядят? — продолжал Госк.

— Трифоновский повыше меня будет, — сказал, подумав, Яша, — а Мишка, то есть Михаил Митрюшин, как товарищ Кузнецов, только в плечах пошире.

— А ты, случаем, не знаешь, где они сейчас? — вмешался Прохоровский.

— Не знаю, — тихо ответил Яша, ни на кого не глядя.

Начальник милиции хотел задать еще вопрос, но Кузнецов опередил:

— Спасибо, Яша, иди.

— Кто его рекомендовал в милицию? — спросил Прохоровский, когда Тимонин вышел.

— Вы что, Яшу тоже заподозрили в связях с бандой? — возмутился Николай Дмитриевич.

— Ладно, оставим это. Пока оставим, — многозначительно произнес Сергей Прохорович. — Давайте решать, как выйти на банду. Знаем мы пока мало: имена, численность и, пожалуй, то, что она местная.

— Иван Трифоновский, если главарь действительно он, — фигура в уезде известная, — пояснил Кузнецов. — Еще при царе в банде был. Правда, недолго, на каторгу угодил. Можно предположить, что, вернувшись, возобновил прежние знакомства, связи. У Митрюшина родитель — богатый купец, если память не изменяет, Карп Данилыч. Набожный очень.

— Вот-вот, отец в церковь, сын в леса. А еще говорят, что яблоко от яблони недалеко падает.

— Правильно говорят, — не согласился Кузнецов. — Сущность у обоих одна и та же.

— Раз они местные, значит, должны прятаться где-то поблизости. — Госк по привычке теребил ежик волос. — Надо определить круг знакомых, понаблюдать.

— А если у них сотни знакомых, а у нас всего два с половиной десятка сотрудников?!

— Пе надо преувеличивать их возможности и преуменьшать наши, — возразил Николай Дмитриевич. — Тех на кого они действительно могут опереться, — единицы, нам же готовы оказать помощь многие.

— Вашими бы устами, — вздохнул Сергей Прохорович. — Ну да ладно, за неимением лучшего согласимся на этот вариант, хотя, признаться, мне он не по душе.

— Почему?

— Потому что мы можем понапрасну потерять время: ведь никто не доказал, что имена, названные Маякиной и Тиснимым, принадлежат одним и тем же людям.

В дверь постучали. Вошел Тимонин, остановился у порога, теребя кепку.

— Что у тебя? — спросил нетерпеливо Сергей Прохорович.

Яша сказал осевшим голосом:

— Наврал я…

— Что наврал? Говори яснее.

— Обманул я вас…

Все молча смотрели на него: Прохоровский с настороженным недоумением, Кузнецов — спокойно и внимательно, Госк — с любопытством.

— Когда про Митрюшина спрашивали, я сказал «не знаю». А я знаю, где он, видел… Раненый лежал. В одном доме…

— Адрес! — потребовал начальник милиции.

Яша назвал, густо покраснев.

— Почему молчал все это время? Струсил? Или пожалел дружка-бандита? — с угрозой сыпал вопросами Прохоровский.

— Погоди, Сергей Прохорович, — остановил Кузнецов. — Не горячись. Давай во всем спокойно разберемся.

— Нечего с ним разбираться! То, что он совершил, равносильно измене! — И Прохоровский, забыв про рану, стукнул кулаком по столу, Боль ослепила, но начмил пересилил ее и приказал сквозь зубы: — Сдай оружие! Таким у нас не место!

Вечером Яша сидел в одиночестве на скамейке, думал, как жить дальше, вспоминал отца. Дружбу с Мишкой Брюшинным отец не одобрял: «Не тот человек, за кого держаться можно. Приглядись-ка лучше к Никанору Кукушкину. Этот в беде не бросит, за товарища себя не пожалеет». Яша и сам тянулся к Кукушкину, особенно после смерти отца. Никанор и подсказал Яше дорогу в милицию. И вот теперь… От чувства безысходности опять защемило сердце.

— Вот ты где. — Яша поднял голову. Кузнецов смотрел на него усталыми глазами. Он присел рядом, помолчал, словно раздумывая, с чего начать, потом сказал, медленно подбирая слова: