(не)ваша девочка (СИ)

Вот шанс вернуть наши отношения в плоскость товар-клиент. Сейчас они скажут, что взамен ждут глубокую глотку и прочий разврат.

— Я жду того, что Андрей выйдет отсюда другим человеком, — спокойно отвечает Тимур.

— Да, и меня бы удовлетворил такой результат, — кивает Рома. — Пацан же совсем. Дурак дураком.

— Нет, вы не так должны были ответить, — запинаюсь, и меня охватывает дрожь благодарности. — Не так…

— А как? — в изумлении интересуется Тимур.

— Если тебе дорог твой брат, — вглядываюсь в его глаза, — то будешь нашей сучкой. Вот так.

— Думаешь? — вскидывает бровь и усмехается. — Так бы сказал отъявленный мерзавец.

— Но разве… — охаю я. — В прошлый раз…

— В прошлый раз ситуация была иная, Анечка, — Тимур щурит глаза. — Нет, манипуляций с братом ты не получишь, и требовать взамен мы ничего не станем. Ну, — его взгляд опускается на мои губы, — возможно, поцелуя.

И я его целую, потому что сил терпеть весь этот бурлящий поток в груди невозможно. С упоением вдыхаю его удивленный выдох, отстраняюсь и тут же ныряю в объятия Ромы, чьи губы с жадностью накрывают мои. И мне все равно, что газонокосилка в стороне стихла и что рабочий с круглыми глазами смотрит на меня, но через секунду на меня обрушивается паника. Отталкиваю Рому, вскакиваю и прячу лицо в руках:

— Я так не могу… Мы должны остановиться… Умоляю…

— Что не так? — обескураженно шепчет Тимур.

Отрываю ладони от лица, сжимаю кулаки и разворачиваюсь к Роме и Тимуру. Делаю вдох и выдох. Вдох и выдох, а затем говорю:

— Я влюбилась.

Глава 48. Молодые и глупые

— Любопытно, — отвечает Тимур на мое громкое признание, от которого рабочий в стороне за сердце схватился. Откидывается назад. — И в кого же? — глаза недобро вспыхивают. — И когда успела?

Я молчу, потому что я потратила всю свою смелость на короткое признание, а растекаться в объяснениях, что я в каждого втрескалась… Да я вот-вот упаду в обморок.

— В кого, Одинцова? — голос Тимура звенит сталью. — Вопрос повторять не буду.

Я перевожу взгляд на Рому, а тот удивленно вскидывает бровь. Молчание, и Тимур сжимает переносицу:

— Переиграл, сволочь, — медленно выдыхает, встает и шагает прочь, — понял. Выхожу из игры.

— Стой! — рявкаю я, а рабочий на газоне уже две руки прижимает к груди.

— Я всё понял, Одинцова, — Тимур сердито отмахивается.

— Да что ты понял-то? — топаю ногой.

— Да, что ты понял? — интересуется рабочий и во все глаза смотрит на Тимура, который замер на дорожке спиной ко мне. — Я вот ничего не понял.

— Ты выбрала Рому…

— Да не выбирала я его!

— Тогда кто? — разворачивается и сверлит злым взглядом.

— Господи… — рабочий качает головой. — Какие страсти…

— Вы… — сдавленно шепчу, — оба…

— Со страстями я поторопился, — рабочий вытирает лоб грязным платком.

— Оба? — Тимур вопросительно изгибает бровь. — Одинцова, ты в своем уме?

— Грубо, Тим, — Рома вздыхает.

А мне не обидно. Я согласна, что тронулась умом, раз влюбилась в двух негодяев, которых ненавидела еще несколько дней назад.

— Поэтому мы не можем… — вымученно улыбаюсь я и даже заикаюсь, — продолжать. Надо остановиться, мальчики. Прошу…

— Ты серьезно? — Тимур смотрит на меня исподлобья. — В двух?

— Серьезно, — киваю и поджимаю губы.

Тимур прожигает меня черным взглядом, и я жду от него улыбки, хотя это глупо. Приглаживает волосы, вскидывает лицо и усмехается белым облакам над головой. Затем вновь смотрит на меня:

— Я ухожу, — холодно улыбается, смотрит на часы. — Мне пора.

И шагает с прямой спиной к воротам. Стою с открытым ртом и дрожащими руками.

— Эй, — охает рабочий, — куда? А ну, вернись! Подлец этакий! Я помню тебя! Ты мне не раз клумбы мял, пока от санитаров бегал. И опять бежишь?

Тимур не огрызается на приставучего рабочего. Игнорирует его, меня и Рому, который его окликает:

— Тим!

Больно и нарастает желание броситься за Тимуром. Я не хочу, чтобы он уходил. Я спокойно приняла капризы матери, а тут душа идет клочьями. Из-за угла клиники выбегает мужик в клетчатых пижамных штанах, а за ним бегут медбрат и два охранника.

— Я тут не останусь! Гады! Будьте вы прокляты! Я выбираю алкоголизм! пиво, водку и прочий божественный нектар! Жизнь слишком уродлива для меня, человека с тонкой душевной организацией! Меня бес попутал, когда я сюда приехал! В жопу! Я хочу нажраться!

— Вадим, — на крыльце появляется недовольный Илья, — это не выход.

— Очень даже выход!

— Подпилил решетки в комнате отдыха, — с одышкой оправдывается медбрат.

— И чем же?

— Пилочкой для ногтей! — рычит охранник, нагоняет Вадима и медведем накидывается на него. Валит на траву. — Ишь какой прыткий.

Тимур даже ухом не ведет на безумную беготню и скрывается в тенях за елями. Ушел. Я растеряна. Мне стоило держать язык за зубами.

— Что у вас тут? — задает тихий вопрос Илья.

— Душевные муки, любовь, гордыня и отчаяние, — отвечает рабочий, прижав ладонь к морщинистой щеке. — Я готов прослезиться.

— Очень исчерпывающе, — Илья расплывается в улыбке.

— Гореть тебе в аду! — орет Вадим, которого охранники тащат ко входу клиники. — Ирод! Это мой выбор быть алкоголиком.