Не в ту сторону

– Вернулся. Опять сел.

– А теперь не видно. Неужели ушел? Прошла любовь, завяли помидоры?

– Коля, сходи посмотри.

– И что я ему скажу?

– Что у Майер в тиши библиотеки на бутылку не хватило.

– Обижаешь, подруга. Тут у меня еще шампанское в сумке.

– И стакан?

– Стакан я как-то…

– Вот и предлог будет сходить посмотреть.

– И попросить у Гофмана стакан?!

– Лена, все, я домой иду.

– Ирочка, ну интересно же!

– Что тут интересного? Надоело. Гофман – умный, красивый мужик. Бородка у него такая… А мы над ним издеваемся.

– Я тоже красивый мужик, и с бородкой.

– Коля! Ну, что там? Сидит?

– Сидит. Стол грызет, стенку царапает. Переживает. Вот за это и выпьем.

– А стакан?

– С горла, как пролетарии.

– Какой ты пролетарий?

– Ясен пень, как и каждый студент – пролетарий умственного труда.

– Пока, пролетарии, я домой!

– Пока, Ир! Нам тоже пора.

– Так не вышел еще!

– Может, он всю ночь там просидит.

– Ага, весь в мыслях о бесцельно прожитой жизни.

– Холодно, Коля!

– А хочешь, я тебя согрею? Хочешь?

– Ну, вот: пришел Ржевский и все опошлил. Коля, прекрати!

– Ну, Леночка…

– Тогда уж плащ сними.

– Да, конечно, сейчас, Леночка… я… Ленка! Я, что, для этого плащ свой белый снимал, чтобы ты в нем залезла с ногами на грязную скамейку?!

– Осень, Коля, осень.

Славный период

(Слава Звягин)

Новогодний вечер. А там – знакомые все лица. Ничего себе отплясывает девочка Леночка Ольховская! Да и не Ольховская она – явно

Майер: дерзкая, яркая. Я пробираюсь в толпе и кричу ей в самое ухо.

– Леночка, глядя на тебя, я теперь окончательно убедился, что скромность – лучшее украшение девушки.

– Это еще кто такой?

– Это Слава.

– Ия Слава.

– Да, у меня сейчас Славный период.

– В таком случае потанцуем?

– Она танцует со мной.

– Ноя ведь тоже Слава.

– Конечно, это меняет дело. Пойдем.

Длинный смурной парень кладет руку ей на плечо. Она улыбается, сбрасывает с себя его руку, его взгляд, его обиду и все, что у них было или не было раньше. Она идет со мной сквозь него, сквозь толпу, сквозь всех подряд: «Пока, Слава! Привет, Слава!» Король умер, да здравствует король!

Славный период продолжается!

Оказывается, у девочки Леночки не только две фамилии, но и две квартиры. В большой и аккуратной преимущественно обитают нефтяной папа Майер проездом из дальних стран и разлучница Киса, а в маленькой и захламленной – Леночка и ее друзья.

В большой квартире царят тишина, порядок и стабильность. В маленькой – полный хаос. Там бьется посуда, пропадают Леночкины золотые украшения и даже ее красивое нижнее белье, привезенное Майером из тех же дальних стран. Но Леночка не придает этому особого значения. Или помнит, что лучшее украшение девушки – скромность. Или просто золотых украшений и белья еще много.

Когда беспорядок достигает критической точки, в маленькой квартире появляется Киса для оказания срочной кратковременной воспитательной помощи.

– Лена, почему Слава застегивает тебе пальто и сапоги? Ты что, сама не одеваешься?

– И не раздеваюсь.

– Лена, как не стыдно!

– Киса, ничего стыдного – это просто благородство манер.

– Ты скоро Славе на шею сядешь!

– Я выдержу, Юлиана Севериновна!

– На шею? А это неплохая идея…

– Лена!!!

В маленькой комнате – шкафы, письменный стол и кровать. Вещи строго функциональные, ничем не примечательные и малоинтересные. Зато в большой комнате есть пианино, в нижнюю часть которого складывают бутылки от вина и шампанского. По мере наполнения пианино приобретает неповторимый звуковой тембр, а со свернутой газетой внутри и вовсе становится клавесином. Тогда Леночка читает свои стихи, поет свои песни (очень веселые или очень грустные – третьего не дано) и зажигает свечи.

Самое главное – это диван. Он постоянно пребывает в разложенном состоянии и занимает немалую часть комнаты. На диване можно сидеть, лежать, читать, есть, пить, готовиться к экзаменам вчетвером, и еще много чего можно…

Но самое прекрасное – это утро. Когда в квартире нет ни воспитательницы Кисы, ни похмельного Коли, ни курящей Иры. Никого. Только я и Леночка, которая спросонья забывает, какая она дерзкая и циничная Майер.

И становится Ольховской. Или просто самой собой – маленькой девочкой, которая играет: на пианино, на нервах, в учебу, во взрослую жизнь…

Но и днем тоже неплохо:

– Привет, дорогая!

– Привет, дорогой!

– Я рад тебя видеть.

– И я рада.

– Я тебя люблю.

– А я тебя – нет.

– Я тебя целую.

– И я тебя целую.

Какое это было замечательное время – Славный период!

А потом мы поехали на море: Леночка, Ира и я. Но вернулся через три дня я один. Потому что Леночка Майер в длинной ситцевой юбке так танцевала, что все на нее смотрели. И он смотрел. Белобрысый плотный журналист. Москвич. Потом подошел, пригласил ее танцевать.

Я взял ее за плечо. Она улыбнулась, сбросила мою руку, мой взгляд, мою обиду и все, что у нас было или не было раньше. Она прошла с ним сквозь меня, сквозь толпу, сквозь всех подряд: «Пока, Слава! Привет, Саша!» Король умер, да здравствует король!

Славный период закончился!

Навсегда?

Ты увез мое сердце…

(Лена Майер)