Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга

– Мальчишка-то в сознание пришел! В одну минуту вдруг сам задышал! Сейчас он в полном сознании и адекватен. Как и не было ничего!

Ну что ж, думаю. День хорошо начинается. И женщина вполне еще ничего – мягонькая. Только все женские запахи из нее высквозило в больничных коридорах. Пахнет от нее как от мягкого больничного инвентаря. И тут вижу на склоненной ко мне на грудь голове диадему, как две капли воды похожую на те, что продавал гений, а на ней – три огонька. Один красный, два зеленых. Так! Красный – это ответ на ее молитву о сыне. Сын пришел в сознание. А о чем две ее еще не «отоваренные» молитвы? Мамой клянусь, что мы, врачи, в этих молитвах упомянуты! Худо нам станет, когда зеленые огоньки станут красными! Придётся покупать у гения еще один усилитель молитв и дарить его мамке. Пусть отмаливает нам прощение!

Anamnesis vitae

На похоронах мужа вдова ударилась ногой о край гроба. Через день вся нога резко отекла, покраснела. При надавливании на отечную ногу ощущался «хруст» – развилась газовая гангрена. Лечение больной было безуспешным, и на девятый день после смерти мужа она умерла.

Встреча с прошлым без надежды на будущее

Случайно встретил ушедшую лет десять назад на пенсию женщину-хирурга. Что там «женщина» – бабка! В каких-то длинных одеждах. Многослойно замотана в шали и платки. Сверху всего этого – круглая мужская шляпа с широкими полями. Круглые чёрные очки, как у кота Базилио.

А голос остался прежний: громкий и трубный:

– Что, все за идею пашешь?

– Так…

– Ну и дурак! Сюда смотри! Ты помнишь, как я работала? Сутками из больницы не выходила. Операции, кровища, говно… А теперь никому на хер не нужна! Сунули пенсию и забыли.

– А где вы сейчас?

– Где-где! В деревне живу. Там у меня мама. Ей девяносто восемь лет. Крыша, конечно, съехала, но тихая, безобидная. А че! Я маму с утра помою, накормлю – и на лыжи! Красота кругом сейчас: лес, снег чистый, людей – никого. Слушай: никогда так не жила! Хозяйства я не веду – всё покупаю. Да и что нам надо?! Хлеб, молоко, картошка. Иногда – водочки выпью и так хорошо: печь трещит, мама посапывает, за окнами солнце и снег…

– Местные с медицинскими вопросами не пристают?

– Так я им сразу сказала: «Кто вспомнит, что я врачом была, – убью!» Я бабкам арабские танцы показываю и танец живота. Бабки – писают в штаны от этих танцев и уважают! Меня Людочка-внучка научила. Она же этими танцами в Москве большие деньги зарабатывает. Ещё она регентом служит в церкви Ильи-пророка в Черкизово, ласточка моя! Поют они там – слеза пробивает…

– По городу и друзьям не скучаете?

– По дурдому этому? А друзья… Так что – друзья? Ты меня часто вспоминал? То-то! А ведь рос у меня на глазах, дружили мы с тобой. Нет. Никто никому не нужен. Главное, самому себе быть нужным. И маме. Ты все пешком бегаешь?

– Да нет: вон моя стоит…

– Так подвези до автостанции. Давай-давай… На работу опоздаешь, так и хрен с ней. Долго ждут – долгожданней будешь! Вот этот мешок – в багажник. Там хлеб на всю деревню. Поехали!

Anamnesis vitae

Однажды привезли избитого мужчину в алкогольном опьянении. Когда его раздели для осмотра, все ахнули: мужчина был похож на Арлекина! Правая половина туловища была обычного цвета, а левая, от шеи и до пятки, багрово-синяя.

Мужчина этот пришел домой пьяным и уснул на полу, на правом боку. Разозлившаяся жена, в течение нескольких часов, методично била его скалкой и превратила левую половину мужа в сплошной синяк. Каждый из полученных ушибов сам по себе не был опасен, но вся излившаяся под кожу и мышцы изменённая кровь стала всасываться, отравляя избитого и повреждая почки. Еле мы его выходили.

Донор по совместительству

Раньше основной врачебный документ – историю болезни – называли «скорбный лист». Читать да и писать на этих желтоватых, как бы пропитанных мочой листах – в самом деле – скорбный труд. Труд, который часто пропадает зря, начинаясь с жалоб и кончаясь сомнительным выздоровлением или несомненной смертью.