Видел в пятницу, после обеда, как они уходили из больницы. Впереди гордо шагала Лера с круглым, наконец-то, животом, в котором, по данным УЗИ, уже качался в водном пузыре эмбрион по фамилии Орел. Сзади и сбоку, беззвучно чертыхаясь, спешил будущий отец, нагруженный пакетами. (Этот феномен меня всегда занимал. Стоит больному пару дней полежать в больнице, и он обрастает кучей вещей! Поступает с небольшим пакетом, в котором смена белья, гигиенические причиндалы да журнал с картинками, а выписывается с кучей пакетов и сумок – рук не хватает!) Замыкал караван унылый Филипп в спортивном костюме «на вырост». На куртке написано почему-то «CITY GIRL». Наши сестры мастерицы покупать такие вещи в «секонд-хендах».
Я дежурил в пятницу на субботу. Уже в субботу, возвращаясь с утреннего отчета, увидел вдруг Филиппа, сидящего в холле с книгой.
– Ты же только вчера домой уходил? Чего вернулся и когда?
– Я, дядя Паша, еще вчера вечером приехал. Мне в больнице лучше.
И Филипп уткнулся в книгу.
Anamnesis vitae
Свобода слова
Заведующий нашим хирургическим отделением изъяснялся так:
«Ни х@я себе, засранцы! Вы не только не врачи, вы ими и быть не хотите! Мать вашу!», «Не так много на свете мудаков – х@й, да ни х@я, но все они собрались в нашей больнице, ЕБТВМ!», «В гробу я видал ваши гайдлайны и абстракты на вашем е@бучем английском! Я сам книги пишу! Ты и ты, – руки в ноги и х@ярьте в операционную! Больной скоро п@здой накроется, а вы все языки чешете и х@ем груши околачиваете! Прохиндеи!»
Вне отделения заведующий не матерился категорически. Был всегда мил и застенчив. Но стоило ему переступить порог хирургии – тут же слышалось:
– Мать вашу! Я вам, бл@дь, головы поотрываю и скажу, что так и было! Это кто…
Далее шла краткая оценка уборки отделения, внешнего вида сотрудников и больных, историй болезней, качества лекарств, нас – врачей и характера предстоящей на день работы… Говоря его языком, п@здюлей можно было получить в любую минуту.
– Что сидишь? Если все сделал и написал – иди домой! – говорил он мне, сидящему над историей болезни поздно вечером. (Уходить раньше заведующего из больницы было равносильно самоубийству.)
– Да вроде как всё, В. К.! – мямлил я.
– Точно всё? – и тут же уверенным жестом извлекал из стопы историй болезней именно те две истории, в которых (и я это сам знал!) мною были сделаны серьезные промахи!
После разоблачения следовало несколько непечатных фраз и месяц отлучения от операционной.
– А вы вообще все можете съе@вать отсюда! Я один могу в отделении работать!
Но сегодня утром заведующий молча выслушал доклад сестер на «пятиминутке», потер плохо выбритый подбородок и сказал:
– Хорошо. В десять, как всегда, – общий обход. Давайте работать…
В ординаторской повисла тишина. Нифантий внимательно посмотрел на заведующего: «Он ведь моложе меня на десять лет! Давление или диабет клюнул? Мешки под глазами, лицо отечное… Может быть – почки?»
Ночная сестра заведующего задумалась: «То-то у него прыти поубавилось… Не тянет уже, старый конь! Раньше, бывало… А сейчас – раз! – и захрапел в две дырочки. Не то что Александр Иосифович….»