Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга

^{Сначала смотрели травматиков.}

– Что это он молчит? – спрашивал Генрих, пытаясь поймать лучом офтальмоскопа зрачок рычащего и извивающегося на койке, как Лаокоон, больного.

Вязки, которыми больной был прикручен к постели, заменяли змей.

– Хрипит, а ни одного мата. Афазия? И веки не поднять! Ты его пунктировал?

– Нет.

– И не вздумай! Лобные доли у него разбиты. А если он правша – то более пострадала левая лобная доля мозга. «Ангелографию» надо делать! Смотри, какой Кохановский[23]! А стопные! И Оппенгейм, и Бабинский с обеих сторон, и Гордон! Мудак ты, друг любезный! Заведующий тебя убьет. Беги, заказывай рентген!

Бегу, звоню, заказываю рентген, вызываю анестезиолога: ангиографию[24] («ангелографию», по Генриху) делаем под наркозом.

* * *

К приходу заведующего больной «раскручен»: поступил, наблюдался, консультирован нейроофтальмологом, ангиография, операция, сейчас в реанимации, показатели стабильные. Обо всем этом я победно докладываю на утренней «пятиминутке».

Генрих сипит за спиною:

– С тебя коньяк, ласунчик, сукин кот.

Потом, в течение всего рабочего дня, можно было видеть, как Генрих в своем кабинете «пытает» интересного больного.

Жалобы он собирал часа два.

Генрих говорил:

– Если правильно задавать вопросы, направлять больного, то только по одним жалобам можно поставить диагноз. Без осмотра и ваших дурацких рентгенов!

Часами он мог расспрашивать о головной боли. Сейчас-то я знаю, что эта тема – неисчерпаема и увлекательна, как хороший детектив, но тогда… Генрих отпускал больного только на завтрак и обед, лишая «тихого часа». Сидел, пыхая мундштуком с половинкой той же «Примы», – думал.

Приходил заведующий:

– Что получается, Генрих Александрович?

– Пока что надо дифференцировать опухоль лобной доли с опухолью доли височной, не исключая опухоль мозжечка. А вероятнее всего – нет ничего. Не наш это больной.

В самом конце рабочего дня Генрих явился в ординаторскую и сказал с пафосом:

– Какой идиот направил этого больного к нам, в нейрохирургию? (И ведь знал – кто этот идиот!)

– Вообще-то, я и направил, – буркнул заведующий.

– Так вот! У больного туберкулез. Туберкулезное поражение оболочек мозга и самого мозга. Видали, какие ресницы? На полметра! Склеры глаз – как у младенца, глаза – блестят. И всегда – легкий румянец.

Заведующий взвился:

– Генрих Александрович! Мы еще по ресницам диагнозы не ставили!

– Дело ваше, но я свое мнение уже записал. А далее – как хотите.

* * *

Рабочий день закончился. Я достал бутылку «Каспия» о пяти звездах, яблоко. Попросил в процедурке две мензурки, в которых больным дают микстуры. Праздничный стол накрыт! Выпили по чуть-чуть. Генриха повело:

– Видал, как взвился бугор? Думать не хочет. Всё давай-давай: ангиография, пневмоэнцефалография… И резать, резать!

Выпили ещё по одной. Генрих продолжал:

– Чтобы поставить диагноз ОРЗ, нам ведь не нужны сложные анализы, рентген и прочая чушь. Посмотришь, а больной чихает, сопли у него ручьем, глаза – красные, горячий лоб… Вот и диагноз. Или хромает человек, и опытный ортопед-травматолог уже по походке понимает, что у больного сломано. Значит, и у опухолей головного мозга должны быть простые признаки, и мы их видим, но не понимаем, не трактуем. Ходи, смотри, пересматривай. Ходи на вскрытия. Я ведь всегда хожу. Не верю я шефу и его «находкам» на операциях… Да и патологоанатомам все меньше верю! Спелись эти голубчики давно!

– Ох, Генрих Александрович! Опять посадят.

В это время в дверь постучали условленным стуком. Вошел главный врач. Еще полгода назад он был нашим заведующим, но сейчас – вознесся!

Генрих засуетился:

– Вот тут мы, В. К., больного обсуждаем…

– Я так и понял, – сказал главный и вышел вон.

Через пять минут он вернулся, неся в руках бульонную чашку. Поставил на стол:

– Наливай!

Генрих стал лить коньяк в чашку, тревожно посматривая на главного.

– Вам сколько?

– Ты что, краев не видишь, окулист?

Взял полную чашку обеими руками и понес прочь, боясь расплескать.

У порога обернулся и сказал:

– У меня кабинет – прямо под вами, на одном стояке. Не ссыте вы, ради бога, в раковину: такая вонь идет, и всё – ко мне! Посетители нервничают.

– Это не мы! – возбудился Генрих. – Сами страдаем. Это мамки из детской хирургии горшки выливают в раковины.

Главный ушел. Генрих посуровел:

– Опять обпил! Говоришь, что я опухоли носом чую?! Лучше бы я выпивку чуял, как наш главный! Всегда, как только первую выпьем – он уже тут как тут!

Хрен с ним. Ты что думаешь о мальчонке из шестой палаты? Тот, у которого опухоль мозжечка.

– Что теперь думать! В среду – операция.

– Мальчишке угрожают «сардельки»…

Я знал этот пунктик Генриха: он считал, что тогдашний заведующий нейрохирургией оперирует плохо. И. Т. был хорошим человеком и прекрасным организатором. Был упорным и целеустремленным.