( Не) Установленное отцовство

– Да, я пила! – беру у неё крючок и прислонив к стене луплю молотком по шляпке гвоздя. – Потому что вечером Алекс придёт снова. И я… Я не знаю, что делать.

Сажусь на ворох одежды и прислоняюсь к стене. Теперь каждый раз входя в дом, буду вспоминать о нашей фееричной встрече с Алексом.

– Он любит тебя, – Фати, хватаясь за поясницу, встаёт на колено и усаживается рядом со мной. – И вряд ли когда-нибудь оставит в покое.

– Моё тело помнит его, – кровь приливает к щекам, когда я вспоминаю губы Алекса на шее, его жадные пальцы, терзающие моё лоно. Горячее прикосновение члена, рвущегося внутрь меня.

– Что про детей сказал?

– Хочет записать их на себя.

– Знаешь, кызы… – Фати берёт меня за руку, и я кладу ей голову на плечо. К моей матери вернулась память, но не разум. Поэтому Фати стала для меня второй мамой. – Я сегодня увидела Алекса и призналась себе, что хочу вернуться к нему. Я же тогда из женской солидарности психанула. У нас с тобой, сама знаешь, судьбы похожи. Но Алекс был хорошим хозяином. Дурил, конечно, но это из-за вседозволенности.

– А Юлю он тогда от вседозволенности на столе разложил?

Фати толкает меня плечом.

– Юля твоя та ещё провокаторша. Будто сама не знаешь.

– Я бы хотела её увидеть. Но даже не знаю, где искать.

Смотрю на часы – через полчаса приедет Алекс, а я сижу на полу и вспоминаю, как бывший муженёк меня лапал.

Фати подливает масла в огонь:

– Геля, ты живёшь прошлым! Кончай дурить. Алекс такую школу прошёл. Старых ошибок не повторит.

– «Воровка никогда не станет прачкой»[1], – поднимаюсь и, напевая, приколачиваю крючок за крючком.

Звонок в дверь оглушает, но ещё громче стучит сердце:

– Скажи ему – меня нет! Заболела, умерла, вышла в астрал и не вернулась.

Помогаю Фате встать, и, захватив молоток, смываюсь в комнату.

– Не дури, кызы! – несётся мне вдогонку.

– Уехала скажи! С хахалем!

В комнате холодно. Окно вроде закрыто было. Бросаюсь к нему – открыто! Срочно решётки и современные замки на все рамы и двери поставлю. Щеколда на старой —достаточно поддеть ножом. Хлопает входная дверь. Бегу к выключателю и вырубаю свет. Ныряю под стол. Детский сад, но если Фати не спалит меня, то, может, и прокатит. Высовываю руку наружу и забираю бутылку. Всё! Я в домике. Пью из горла и трясусь как заяц. Слышу, сыновья несутся по лестнице. Собака заливается колокольчиком. Ну конечно, а я-то думаю, кого не хватает в этом хоре голосов. Мальчики, не подведите!

– Вы к маме? – Борис сообразительнее Глеба, но беспечнее. Безоблачное детство в Германии не прошло даром. – Её комната здесь. Только постучитесь…

– А вы кто вообще? – Глеб более бдительный.

– Ай! – вскрикивает Алекс. – Милый пёсик. Как его зовут?

– Зорькой мама назвала, – Глеб явно не намерен пускать Алекса в мою комнату. – Так кто вы?

Небеса, кто-нибудь там успокойте собаку!

– Ты ещё спроси: «Чьих будешь?» – смеётся Алекс. – Молодец, пацан. Глеб? Ведь правильно?

– Правильно будет, когда назовётесь, – бычит Глеб.

– Алексей Чернов. Может слыхал?

– А должен был?

Отпиваю ещё пару глотков. Если Фати сказала, что меня нет, то Алекс скорее всего отправится ждать меня в машину. Или он заметил промах Бориса?

– Мальчики! Идите наверх. Что за невоспитанность?

– Подожди, Фатима!

– Алексей Дмитриевич! У ребят ещё уроки не сделаны. Мама придёт, ругать их будет.

– Маму нужно слушаться! Хорошо учитесь?

– Нормально, – Борис поймал волну брата.

– Тогда надо будет вознаградить таких бравых пацанов! Алексей Чернов! Давай лапу!

– Борис, – представляется мой маленький заучка.

– Лапу пусть Зорька даёт. У меня рука, – Глеб не ведётся на сладкое.

– Тогда дай пять!

– Держи краба! Вон убежал! – Топот ног вверх по лестнице говорит, что Глеб оставил Алекса с носом. Не очень вежливо, но я не буду сына ругать.

– До свидания! – Борис поднимается по лестнице не спеша. Тявкающая охрана, похоже, в его руках.

На втором этаже хлопает дверь. Сейчас Фати выставит Алекса, и сигану через окно на задний двор… Господи! Ничего не поменялось. «Ну, погоди!», вторая серия. Версия «18+».

– Значит, говоришь, нет Манюни? – в голосе Алекса усмешка.

– Мы пришли, а её нет.

– Пальто жёлтое на месте. Или у неё их, как в наборе трусов «Неделька»?

– Алексей Дмитриевич, ну нет вашей Манюни.

– Дай хоть взглянуть, как моя девочка обустроилась.

От неожиданности обливаюсь мартини. Дверь распахивается и луч света с веранды проникает в моё укрытие через дырку в скатерти. Когда парни успели её расковырять?

– Алексей…

– Вышла отсюда, я сказал! – рычит Алекс, включая свет. Мурлычет, закрыв за собой дверь: – Какой дивный аромат. Позабыл его совсем.

Алекс проходится по комнате. Скатерть, шелестя картами, слетает со стола.

– Давно бухаешь в одиночку?

Алекс садится на пол и допивает из кружки остывший чай.

– Я не бухаю, – икаю то ли от страха, то ли от выпитого на голодный желудок.

– А что тогда? – Алекс ныряет взглядом в распахнувшийся на моей груди халат. – Поливаешься «мартини» вместо духов перед свиданием? Считай, я оценил. Одевайся.

– Алекс, я никуда не поеду. У меня дети. Да и на работу завтра первый день…