(не)твой

— Крох, резинки же нам не нужны больше? — я помню её слова о том, что она на таблетках, но мало ли.

— Не нужны, — на выдохе стонет, и я улыбаюсь. О да. Это снова будет горячо.

Кидаю под бедра Крохи подушку, чтобы кричала погромче от ощущений, притягиваю к себе ближе и толкаюсь внутрь, умирая ещё раз.

И Оля кричит, как я и хотел. Постельное в кулаках сминает, от удовольствия жмурится, глаза закатывает и кричит так сладко, что жить хочется. Теряется в пространстве, я и сам едва ли понимаю происходящее, просто наклоняюсь, целую, толкаясь ещё сильнее, и чувствую острые ногти на своих плечах, оставляющие новые царапины.

— Тош, Господи! — кричит Кроха и выгибается, кончая через пару секунд. — Остановись, прошу, стой! — шепчет обессиленно, дрожа в оргазме, и я замираю внутри, наслаждаясь удовольствием моей девочки. — Боже, я ног не чувствую, остановись, сумасшедший…

— Мы только начали, — хмыкаю, но всё же жду, пока она немного придет в себя.

И мы реально только начали. Потому что я дико соскучился.

Глава 31. Оля

Мне так тепло. Я сплю всю ночь так крепко, словно после пачки снотворного. Но никаких таблеток я не пила, потому что Антон действует на меня лучше любых лекарств. От всего лечит. От израненного сердца, от потухшей веры в мужчин, от плохого настроения и даже от бессонницы. Потому что обнимает крепко и даже спящий меня то в затылок, то в лоб целует.

Утром мне становится очень жарко, хочется проснуться и подышать в открытое окно, выпить воды или ещё лучше принять душ, чтобы избавиться от невыносимой духоты.

Я пытаюсь вылезти из-под одеяла и наверняка Антона, который закинул на меня руки и ноги, заставив умирать от жары, но никакой тяжести не ощущаю. Только жар все нарастает, словно около меня горит камин, и я пытаюсь сделать что-то, чтобы охладиться, но не понимаю, что нужно. Дышу тяжело, даже в груди давит от слишком глубоких вдохов. Внизу живота чувствую какие-то волны, губы пересыхают, и когда наконец-то вырываюсь из лап сна, тут же громко вскрикиваю и выгибаюсь в спине. Потому что нет на мне никакого одеяла и горящего камина рядом, а вот Антошка, удобно устроившийся между моих ног и крепко держащий меня за бедра — есть.

— Антош, что ты… — говорить невозможно практически, с трудом ворочаю языком, в отличие от Ковалёва. Он языком владеет явно получше меня, даже дар речи из-за него теряю.

Он держит крепко, чтобы я не ерзала, и отрываться от своего занятия явно не собирается, а я с уверенностью могу сказать, что это самое лучшее утро за последнюю вечность.

Мне так хорошо, что непроизвольно слезы текут от сумасшедших эмоций, я кусаю себя за палец, чтобы не кричать слишком громко, и, не выдержав, в порыве слишком яркого удовольствия хватаю Антона за волосы, то ли оттолкнуть пытаясь, то ли притянуть ещё ближе.

Он одной рукой хватает меня за грудь и сосок меж пальцев зажимает, а у меня искры перед глазами от контраста нежности и лёгкой боли. Попытки быть тише уходят к черту, я кричу имя самого лучшего мужчины на свете, когда к языку и губам он подключает не менее проворные пальцы, и словно специально не отрывается от меня, убивая окончательно.

— Тош… Тош, боже!

Вскрикиваю и дрожу, словно сижу на электрическом стуле, пальцы ног сгибаются до хруста, а рукой чуть не рву простынь, сходя с ума от сильнейшего оргазма.

Антон пытку не прекращает, медленно двигается ещё около минуты, продлевая моё наслаждение, а потом с улыбкой кота, объевшегося сметаны, поднимается по моему телу поцелуями и, останавливаясь у губ, тихо шепчет:

— Доброе утро, мышка.

Я улыбаюсь наверняка глупо, потому что счастье топит меня без права вырваться на сушу, и целую Антона. Обнимаю крепко, и руками, и ногами, не готова ещё его отпускать, ещё хочу почувствовать его очень.

Давлю ногами на бока сильно, и Антон понимает, переворачивая нас, чтобы я оказалась сверху. Смотрит на меня жадно как всегда, руками кожу на ягодицах сжимает, и вижу, что с трудом держится, чтобы снова все в свои руки не взять, но отчего-то терпит, мне позволяя руководить.

— Между прочим, — говорю, ерзая на бёдрах Антона, ощущая, как сильно он возбужден, — я очень сладко спала.

— А проснулась не сладко? — ухмыляется, спуская по ногам боксеры и тут же толкается в меня снизу, забирая инициативу обратно себе.

— Эй! — возмущаюсь со стоном, надавливая на грудь Антона. — Дай поруководить немножко.

— Ну давай, Крох, — говорит хрипло, и от этого голоса у меня ещё одна волна возбуждения по спине прокатывается, — руководи.

Он убирает от меня руки, закидывая их за голову, и улыбается так нагло, что все волоски на голове дыбом встают. Приподнимаюсь медленно, так же осторожно опускаясь вниз, и Антон рычит, наверняка уже жалея, что разрешил мне побыть главной. А мне хочется поиздеваться немного, так по-женски хочется испытать его выдержку, что я ещё пару минут двигаюсь в критически медленном темпе, сжимая руками свою грудь и тихонько шепча, как мне хорошо с Антоном.

И через две минуты моё главенство заканчивается, потому что зверь внутри Ковалева терпеть эту пытку явно не намерен больше.